Он выложил на стол три ключа.
— Вешайте одежду в шкафы. Если при вас есть что-то ценное, лучше оставьте у меня.
— Мы только хотим посмотреть, — сказал Могильщик.
Человек покосился на наряд Джона и буркнул:
— Положено раздеваться.
Джон вдруг прикрыл рот рукой, словно в ужасе.
— Вы меня не поняли, — сказал Могильщик. — Мы из полиции. Мы детективы, ясно? — Он и Гробовщик показали свои значки.
— Полицейские — мои лучшие клиенты, — невозмутимо отозвался толстяк.
— Могу себе представить. — усмехнулся Могильщик.
Он и толстяк имели в виду совсем разные вещи.
— Скажите, кто вам нужен. Я всех тут знаю.
— Дик Хендерсон, — сказал Джон Бабсон.
— Детка Иисус, — сказал Могильщик.
Толстяк отрицательно покачал головой. Детективы двинулись к банной комнате. Джон замешкался.
— Я, пожалуй, разденусь, — пробормотал Джон Бабсон, глядя поочередно то на Могильщика, то на Гробовщика, — Зачем портить людям праздник?..
— Мы не хотим тебя потерять, — сказал Могильщик.
— А это непременно произойдет, если ты покажешь миру свои прелести, — сказал Гробовщик.
Джон надул губки. Оказавшись в знакомой обстановке, он позволил себе сказать, что думал:
— Старые злыдни.
Из густого, как туман, пара, просвечивали нагие тела. Худые и толстые, черные и белые. На вошедших одетых людей устремились злобные взгляды.
— А зачем им цепи? — осведомился Могильщик у Джона.
— Вы удивительно наивны для сыщика, — буркнул тот.
— Я всегда считал, что они пользуются розгами.
— Это было давно.
Если Джон и увидел кого-то из знакомых, не подал вида. Детективы, впрочем, и не ожидали кого-то там встретить. Оказавшись снова на улице, они некоторое время молча стояли, глядя в сторону второй авеню. На углу висела вывеска — реклама мороженого и шоколада. Рядом была стеклянная дверь — похоже, какого-то зрительного зала. Плакаты в витрине сообщали, что Марта Шлам поет еврейские народные песни и зонги Бертольда Брехта.
— Здесь обычно выступает цирковая труппа Ганглера, — сказал Джон.
— Секс-шоу? — удивился Могильщик.
Что за грязные мысли! Нет, это цирк, только без слонов со львами. Труппа состоит из братьев Ганглер, собаки, петуха, осла и кота. Они разъезжают в красном с золотом фургоне.
— Оставим цирк детям, давайте закончим с этим, — нетерпеливо сказал Гробовщик.
— Здесь люди сильно отличались от обитателей Гарлема. Даже собратья по расе. Там, в Гарлеме, у каждого была цель — дурная или достойная — не столь существенно. Но здесь люди блуждали в странном оцепенении, словно не знали, на каком свете находятся. Они двигались в замедленном темпе. Грязные и равнодушные ко всему вокруг. Немытые и нелюбопытные. Недовольные жизнью. Своей и чужой.
— Да. По сравнению с этим местом Гарлем — просто воскресная ярмарка, — сказал Могильщик.
— Такое впечатление, что мы просто заезжие провинциалы.
— Точно, точно.
Они перешли улицу, пошли по другой стороне и вскоре оказались у большого деревянного строения, выкрашенного в красный цвет с зеленой каймой. Над входом вывеска гласила:
— Что это за пожарище, сынок? — спросил Гробовщик.
— Это? Польский народный дом, — сообщил Джон.
— Для престарелых?
— Я там видел только цыган, — признался Джон и, помолчав, добавил: — Я люблю цыган.
Внезапно всех троих затошнило от этой улицы. Не сговариваясь, они двинулись к «Файв спот».
ИНТЕРЛЮДИЯ
— Я так понимаю: вы обнаружили инициатора беспорядков, — сказал лейтенант Андерсон.
— Мы его знали с самого начала, — сказал Могильщик.
— Только мы с ним ничего не можем сделать, — продолжил Гробовщик.
— Почему, черт возьми?
— Потому что он умер, — сказал Гробовщик.
— Кто он?
— Линкольн, — сказал Могильщик.
— Ему не следовало освобождать нас, если он не собирался распорядиться, чтобы нам давали поесть, сказал Гробовщик. — Любой из нас мог бы ему это сказать.
— Ладно, ладно, многие из нас размышляли, как бы он оценил последствия, — сказал Андерсон, но теперь уж его решение не изменишь.
— Все равно ни один суд не осудил бы его, сказал Могильщик.
— Потому как он мог бы сослаться на отсутствие злого умысла, — пояснил Гробовщик. — Еще никто не осудил ни одного белого, который ссылался на отсутствие злого умысла.