Выбрать главу

1932 год был его «Болдинской осенью». Он написал «Последнюю ночь», «Человека предместья», «Смерть пионерки», либретто «Думы про Опанаса», он готовил радиокомпозицию «Тарас Шевченко» и сделал первые наброски поэмы «Февраль».

Он спешил. Ему все казалось, что не сумеет он угнаться за огромными событиями, происходящими в стране, в мире.

Глубоко взволновал его первый взлет стратостата…

— Вот, — говорил он, грустно усмехаясь, — а я уже с трудом в лифте взбираюсь на свой шестой этаж. — И, сразу переходя на полный серьез: — Наши поэты не умеют чувствовать масштаба происходящих событий!..

…«Смерть пионерки» была его стратостатом, его высшим взлетом. Он опять собрал нас у себя на Камергерском. Никаких вступительных разговоров не было. Мы даже не рассматривали белого попугая-какаду, последнее приобретение Эдуарда.

Багрицкий был очень сдержан, даже сумрачен, но по тому, как беспрестанно двигались его седые брови, как барабанили пальцы по столу (он сидел — редкий случай! — не на тахте, а за столом, и раскрытая, исчерченная всякими поправками рукопись лежала перед ним), я понял, как сильно он взволнован.

Да… Это была последняя часть, апофеоз огромной симфонической поэмы, в которой были и «Ржавые листья», и «Дума про Опанаса», и «Тиль Уленшпигель», и «Разговор с комсомольцем Дементьевым», и «ТВС». Я глядел на всклокоченную седую голову Эдуарда, слушал его глухой, хриплый голос, а где-то в глубине сознания возникали звуки Девятой симфонии и буйная голова великого композитора…

Нас водила молодость В сабельный поход, Нас бросала молодость На кронштадтский лед.
Боевые лошади Уносили нас. На широкой площади Убивали нас.
Но в крови горячечной Подымались мы, Но глаза незрячие Открывали мы.
Возникай, содружество Ворона с бойцом, — Укрепляйся мужество Сталью и свинцом.
Чтоб земля суровая Кровью истекла, Чтобы юность новая Из костей взошла.
…И выходит песня С топотом шагов В мир, открытый настежь Бешенству ветров…

Это была страстная исповедь поэта-победителя. Это было высокое вдохновенное искусство…

Евгений Петров

1

Он ненавидел равнодушных людей. Большинство тем, которые он предлагал на заседании редакции «Красного перца», были направлены против равнодушия, черствости, бюрократизма. Это была заря нашей сатиры. Это была наша ранняя молодость.

Юмористический журнал «Красный перец» издавала газета «Рабочая Москва». Женя Петров появился в журнале незаметно и как-то сразу стал одним из самых близких, самых основных. Его острые фельетоны, подписываемые часто псевдонимом «Иностранец Федоров», с особым удовольствием заслушивались на редакционных совещаниях. Он вскоре стал душой журнала, руководителем литературной части, а потом и секретарем. Сколько острых тем предложил Петров, сколько «мелочишек», подписей к рисункам!..

Потом Петров сдружился с Ильей Ильфом. Они стали известными писателями, написали «Двенадцать стульев», «Золотой теленок», «Одноэтажную Америку», много рассказов, фельетонов, очерков и памфлетов.

Об этой поре их деятельности написано немало. Хотя далеко не достаточно. Я мало знал Ильфа, и мне хочется рассказать о моем старом друге, с которым не раз сводила нас судьба на дорогах жизни. О Евгении Петрове.

2

В 1933 году было закончено строительство Беломорско-Балтийского канала. По предложению Алексея Максимовича Горького большая группа московских и ленинградских писателей совершила поездку по каналу уже на втором пароходе (первый был правительственный). Основной задачей поездки являлось — написать коллективную книгу о канале и его строителях.

Целый писательский клуб выехал из Ленинграда в Медвежьегорск, а из Медвежьегорска двинулся уже по каналу на пароходе. Узнав, что едут писатели, жители карельских поселков выходили навстречу на всех станциях и полустанках.

— Горького… Горького!

Кто-нибудь из нас сообщал, что Алексей Максимович нездоров и не сумел выехать.

— Зощенко… Ильфа и Петрова… — вызывали читатели знаменитых наших юмористов.

Михаил Михайлович Зощенко, маленький, скромный, выходил на площадку.