В большом колхозе «Валдгейм», куда мы выехали назавтра (на «газике» горсовета), мы провели целый день. Нам показывали богатые поля колхоза, сады, огороды, скот. Ни я, ни Петров никогда не занимались проблемами сельского хозяйства, и нам трудно было компетентно судить об уровне обработки земли, о качестве отдельных культур. Но мы впервые видели «евреев на земле», и мы чувствовали, что живут здесь хорошо и весело, трудятся в поте лица, но пожинают плоды своего труда. Полное отсутствие национальной розни особенно радовало Женю Петрова.
Один из старожилов колхоза, коренастый усатый еврей, рассказал нам легенду, вошедшую уже в колхозный эпос. О пяти братьях Файвиловичах, первых евреях, приехавших в Биробиджан. Может быть, из Одессы, а может быть, из Николаева. Они были сильные и даже могучие люди. Старший брат, Бенцион, расчищал тайгу. Огромный удав бросился на него и сдавил своими кольцами. Но Бенцион разжал эти кольца и отрубил голову удаву. Но это еще был не подвиг, а четверть подвига. Второй брат, Наум, тоже прорубал просеку в тайге, и прямо на него выскочил дикий бешеный кабан. Пена клочьями свисала с его ядовитых клыков. Но Наум не растерялся. Вонзил нож в сердце кабана и убил его.
— А потом зажарил и съел? — недоверчиво с усмешкой спросил сопровождавший нас шофер горсовета Панас Дорощенко, украинец из Полтавы, недавно приехавший в эти места.
— Нет, что вы, — отбрил шофера рассказчик, — никто из Файвиловичей не ел трефного мяса.
— Но и это еще не был подвиг, — продолжал наш летописец медлительно, со вкусом, сам с удовольствием прислушиваясь к своим словам и все время наблюдая, какое они производят на нас впечатление, — это еще было полподвига. Третий Файвилович, Исаак, уже прорубив просеку, вышел на берег реки Биджан. В руках у него был заостренный кол, который он хотел вбить как последнюю отметку. И тут из зарослей камыша на него бросился… Кто бы вы думали? — Он выждал минуту и торжествующе поднял голос: — Тигр… Огромный уссурийский тигр бросился на Исаака Файвиловича. Тогда наш храбрый еврейский казак всадил свой острый кол прямо в пасть уссурийскому тигру и пробил его всего до хвоста. Этого несчастного тигра вместе с колом надо было засушить и отправить в музей. Но никто не догадался это сделать… Но и это еще не был подвиг, а только три четверти подвига.
Петров толкнул меня в бок… Глаза его блестели. Он, видимо, испытывал истинное наслаждение.
— Четвертый Файвилович, Хаим, бывший ученый и даже талмудист, стал пограничником. Он стоял ночью на часах у самого кордона. И он услышал шорох в траве, идущий с той стороны границы. И он увидел во тьме, как три диверсанта, вооруженные до зубов, переползают на нашу родную землю. Может быть, это были скорее белогвардейцы, а может быть, хунхузы. Ему некогда было в этом разбираться. Он вступил в бой с этими нарушителями. Один против трех. Он стрелял в них из своего ружья и бросил в них гранату-лимонку. Он сам был изранен в разных местах. Но он не дал диверсантам проникнуть на нашу землю. И два шпиона были убиты Хаимом, а третий взят в плен. Вот это уже был почти подвиг… И об этом почти подвиге даже писали в нашей военной газете «Тревога».
Рассказчик помолчал, вынул расческу, провел ею по густым своим усам и, заранее предвкушая эффект от финала своего рассказа (в глазах его появилась едва заметная хитринка), продолжал:
— Я говорил «почти»… Потому что целый подвиг совершил самый молодой Файвилович, Владимир. Вы слышите — Владимир Файвилович. Его дедушку убили в 1906 году погромщики, а ему дали такое замечательное имя в часть Владимира Ильича Ленина. И этот совсем юноша Владимир Файвилович, еще не кончивший свои десять классов, сумел создать здесь, на новой земле, такой огород, которому завидует весь Биробиджан, да что там Биробиджан, весь Дальний Восток. Он вырастил огурец величиной в два локтя и сладкий, как арбуз. Такой огурец можно послать даже в Соединенные Штаты Америки, чтобы сам президент господин Рузвельт увидел, как работают евреи на родной земле. И сегодня мы будем с вами кушать салат из этого огурца. Вот… Все…
…И мы действительно ели салат из огурца, сладкого как арбуз. Нас окружили евреи и казаки, взрослые и дети. Мы, конечно, понимали, что не все так лучезарно в колхозе, как нам показалось с первого взгляда, и что имеются здесь свои большие трудности, и свои препятствия, и горести. Но мы верили, что такие люди, как эпические братья Файвиловичи, сумеют с этими трудностями справиться.
К концу дня, полного необычайных впечатлений, я заметил, что веселые глаза Жени Петрова потускнели. Я ни о чем не расспрашивал его. Он сам сказал мне тихо и печально: