…Из открытого окна Володиной квартиры доносились звуки музыки. Играла жена Володи, Сусанна.
Изредка она выходила проведать нас и как всегда, поддразнивая, ехидно спрашивала меня:
— Ну, Иоганн-Себастьян (И.-С. Бах!), какую фугу вы сегодня написали?
И возвращалась к инструменту. Володя прислушивался к звукам, настораживался.
— Григ… — задумчиво говорил он.
Он очень любил Грига. Весь облик этого композитора был близок ему. Любил он рассказывать о том, как на севере, в далеком гроте горы, вздымающейся над морем, раскачивается под шум волн повисший на железных цепях гроб Эдварда Грига…
Именно в связи с Григом зашел у нас разговор о Пер Гюнте Генрика Ибсена.
— Григ и Ибсен, — задумчиво говорил Володя, — прекрасный пример органической творческой связи писателя и композитора. Бранд и Пер Гюнт точно изваяния чудесного скульптора стоят друг против друга. Величайшая цельность и трагическая половинчатость. Гранит и губка… Я всегда удивлялся тому, что, написав своего «Пер Гюнта», Григ не написал «Бранда». А входит ли Ибсен в цикл твоих лекций в институте, Саша?
Я ответил, что входит.
— Я скажу своим поэтам, чтобы внимательно слушали. Это очень, очень важно, чтобы молодые литераторы знакомы были и с Брандом и с Пер Гюнтом.
Он внезапно исчез в подъезде, потом вернулся с маленьким томиком.
Раскрыл его сразу на закладке:
Он захлопнул книгу.
— А сколько у нас таких самодовольных троллей, с пустой, половинчатой душой… Ты знаешь, мне иногда кажется, что человечество разделяется на Эгмонтов, Фаустов, которые всегда остаются цельными, несгибающимися, воинственными, которых не одолеть даже Мефистофелю, на сильных волевых Брандов и колеблющихся Пер Гюнтов, за душами которых охотятся разные тролли.
Он опять раскрыл книгу. Пресловутый пуговочник пришел за душой Пер Гюнта. Он получил приказ:
— Испорченная форма. Пуговица без ушка. Никто… Лом, негодный даже для переливки. Ты задумывался над этим, Саша?.. В каждом из нас есть много нуждающегося в переливке. Но разве можно переливать пустоту? Как здорово здесь Григ почувствовал Ибсена! А ведь Пер Гюнты живут и в нашем мире… Живут, Саша… А как великолепна и высокогуманистична вся сложная музыкальная тема Сольвейг! Впрочем, я тебе совсем задурил голову. Целую лекцию прочел. Твой педагогический хлеб отнимаю. Да и знаешь ты обо всем этом больше бедного, малообразованного поэта. Давай лучше пойдем покормим несчастную, брошенную на произвол судьбы свеновскую лисицу.
А я был бесконечно благодарен ему. Беседы с Луговским были для меня живой водой. Я стал лучше понимать Ибсена, да и одного ли Ибсена?..
Лунный свет серебрил его черные, смоляные волосы. Густые брови казались двумя крыльями на красивом, строгом лице, лице викинга.
Из окна опять донеслась мелодия Грига, точно Сусанна аккомпанировала разговору нашему.
Володя прислушался, еще суровее сдвинул брови. Что-то дрогнуло в лице его. И мне показалось на одно мгновение, что он не только презирает Пер Гюнта, не только жалеет его, но и боится… Может быть, боится, сам того не сознавая. А может быть, я тогда и не заметил этого и только потом, много позже, уже в военные годы, вспомнил по какой-то сложной и не всегда объяснимой ассоциации, возникшей из самых глубин сознания, вспомнил в годы очень трудные и во многом для Володи Луговского так же необъяснимо и неожиданно трагические. Не знаю… Не знаю…
…Начиная с 1937 года количество жильцов нашего Дома Герцена стало катастрофически убывать…
Исчез старый большевик-правдист Александр Зуев. Исчез Петр Слетов. Исчез Иван Евдокимов. Исчез Артем Веселый.
Так же редели ряды руководителей ЛОКАФа и редакции журнала «Знамя»… Были изъяты пуровские наши товарищи, носящие по три и по четыре ромба. Боевой комиссар и прекрасный писатель Роберт Петрович Эйдеман. Ответственный редактор «Знамени», армейский комиссар Михаил Ланда. Его заместитель Семен Рейзин. Член редколлегии, генеральный секретарь ЦК комсомола Александр Косарев.