Вскоре из всей большой представительной редколлегии осталось четверо: Вишневский, Новиков-Прибой, Луговской и Исбах.
Нам трудно было понять, что происходит. И я не хочу теперь задним числом преувеличивать нашу стойкость и сознательность.
Но когда арестовали еще одного соседа нашего, талантливого поэта-коммуниста Антала Гидаша, мы написали в защиту его письмо, смелое по тем временам, а по существу выражающее самые естественные наши чувства, наш долг перед другом, которого знали многие годы.
Среди других стояла подпись Владимира Луговского.
Насколько мне известно, в защиту Гидаша были написаны и другие письма. Гидаш был освобожден только весной 1944 года.
5
15 сентября 1939 года многих военных писателей-локафовцев вызвали в ПУР. Приказом начпура мы были мобилизованы в армию, получили военное обмундирование, оружие и соответствующие направления в войска. Группа писателей выехала на Украину, группа — в Белоруссию.
Какие конкретные задачи выпадут на нашу долю, мы еще не знали. Но, следя за мировыми событиями, ясно представляли себе, что дело идет не просто об очередных маневрах, в которых не раз уже принимали участие.
Гитлер начал вторую мировую войну. После оккупации Австрии, Чехословакии фашистские войска вступили на территорию Польши и, сломив сопротивление бековских дивизий, направились к востоку, к землям, искони населенным белорусами и украинцами…
В «белорусскую» группу писателей входили Владимир Луговской, Евгений Долматовский, Борис Левин, Семен Кирсанов, Александр Твардовский, Илья Френкель, Арон Эрлих, Владимир Лидин, автор этих строк. Писатели, ставшие полковыми и батальонными комиссарами, интендантами первого и второго рангов, старшими политруками, распределены были по армейским газетам.
Владимир Луговской (самый бравый — три шпалы в петлицах), Александр Исбах (две шпалы) и Евгений Долматовский (одна шпала) приезжают к месту назначения, в город Смоленск.
Здесь уже пахнет порохом. Моментально включаемся в жизнь окружной военной газеты «Красноармейская правда».
Покровы военной тайны все более спадают, и мы уже знаем, что готовится правительственный указ о переходе польской границы, чтобы освободить из-под панского ярма и не оставить под немецко-фашистским гнетом земли Западной Белоруссии и Западной Украины.
Вместе с товарищами-журналистами мы готовим боевой номер газеты. Номер этот не может выйти без песни, без марша наступающих войск.
Получив специальное задание, возбужденные как никогда, Луговской и Долматовский уединяются в редакторском кабинете, и через два часа мы уже поем, на неопределенный пока еще мотив (композитор еще в пути), новую песню:
Песня встречает общее одобрение. Редактор сомневается, можно ли называть немцев «врагами».
— «Заклятые друзья» — в размер не ложится, — под общий смех возражает Луговской.
После недолгих споров текст утверждается.
А Володя Луговской, проявив верх оперативности, написал уже, оказывается, стихотворение, обращенное к бойцам Белорусского фронта. (Вы слышите: уже не округа, а фронта!)
Каждая с огромным подъемом прочитанная строка звучит как набат…
Мы узнаем, что в нашем распоряжении будет целый поезд — походная редакция и типография. Он уже целиком оснащен и ждет приказа, чтобы двинуться к границе. В Минске к нам присоединяются белорусские поэты и писатели, старые друзья наши Петрусь Бровка, Петро Глебка, Михась Лыньков.
Настроение приподнятое, боевое. Подтянутый, весь в «шпалах», Володя Луговской ходит по Смоленску как командарм.
Перед закатом мы сидим в ожидании приказа на бульваре, усыпанном первым золотом осенней листвы, и едим огромный арбуз, по-братски делясь с окружившей нас детворой.