В казематах Осовца Володя прочел нам целую лекцию об инженерном искусстве и крепостях первой мировой войны. И мы трепетали перед всеобъемлющей его эрудицией.
…И вот мы уже обходим пограничные посты. Пограничная тишина, столь знакомая Володе… На скольких восточных пограничных заставах пришлось побывать ему в прошлые годы! И вот теперь эта новая, западная. Маленький тусклый огонек мигает вдали… За границей… Там немецкие солдаты.
…И вот уже сидим мы втроем на каком-то пограничном хуторе и сочиняем последнюю корреспонденцию «Граница на замке».
«4 октября в 6 часов вечера по приказу командира полка рота лейтенанта Антоненко двинулась к границе и выделила первую заставу.
И первым часовым на самой границе стал Антоненко Павел, колхозник Ельнинского района, деревни Васильеве, а подчаском — боец Клюев…»
«Высоко в небе светят огни Большой Медведицы», — пишу я привычно.
— Саша, — горестно восклицает Луговской, — опять Большая Медведица! (Без «Медведицы» не обходился почти ни один наш очерк.) Саша… Прошу тебя. Не пиши так красиво. Похерь Медведицу…
«Темна осенняя ночь. По песчаной тропинке гуськом идем мы с караульным начальником и командиром роты к караулу. Вдали слышен лай собаки…»
— Саша. — Луговской свирепеет. — Эта собака уже лает в пятом очерке… Похерь собаку…
Концовка. О пограничнике Муравьеве:
«На самом рубеже своей страны в последнем полевом карауле он, защитник своей родины, воин непобедимой армии освободителей. Граница на замке…»
И подписи: Александр Исбах, Владимир Луговской, Евг. Долматовский.
Я переписываю очерк начисто, а Луговской с Долматовским сочиняют уже только вдвоем новую песню:
Завтра на произвольный мотив (композитора еще нет) ее уже будут распевать пограничники.
…И, конечно, апофеозом всего освободительного похода было Народное собрание в Белостоке. Его открыл своим докладом депутат Народного собрания Сергей Притыцкий, народный герой, подпольщик, стойкий ленинец, прошедший сквозь панские тюрьмы и пытки дефензивы. (Ныне С. О. Притыцкий — секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Белоруссии.) Все подполье облетела весть о его легендарно смелом подвиге. Пробравшись в зал военного суда, где шел процесс над семнадцатью революционерами, выданными агентом дефензивы Стрельчуком, он в окружении шпаков, жандармов, судей, прокуроров застрелил провокатора.
Он был три раза приговорен к смертной казни, не раз к пожизненному заключению. И победил смерть. И вырвался на свободу. И бежал из Варшавы. На Варшавском шоссе он увидел первых красных кавалеристов. Об этой минуте мечтал он всю жизнь. Свобода… Свобода и счастье. Он хотел стянуть с коня первого кавалериста и крепко обнять его. Но кавалеристы спешили. Они выполняли боевое задание. Может быть, это была полковая разведка Бориса Горбатова…
И вот он стоит перед нами, Сергей Притыцкий, на трибуне Народного собрания, взволнованный и вдохновенный.
— Какую же мы изберем себе власть? — спросил Притыцкий депутатов, своих земляков, своих братьев. — Может быть, мы изберем себе прежнюю панскую власть?..
Он сам не ожидал того, что произошло… Весь зал встал. Депутаты кричали, махали руками, многие бросились к трибуне…
— Нет!.. Нет!.. Нет!.. Никогда! Советскую власть… только советскую!
Долго не успокаивался зал. Долго не мог депутат Притыцкий продолжить свой доклад. И мы, писатели в военной форме, волновались не меньше депутатов. Володя Луговской, возбужденный, бледный крепко сжал мою руку.
— Государственная власть в Западной Белоруссии должна быть советской, — сказал депутат Притыцкий.
Все депутаты опять встали, как один человек, и зал запел «Интернационал» — великий гимн освобождения. Рядом со мной стояли и пели Ильенков, Сурков, Долматовский, хрипел захворавший Симонов. Гремел мощный бас Володи Луговского. Депутаты Народного собрания с уважением смотрели на вдохновенное лицо советского полковника, уверенно ведущего мелодию не всем еще знакомой песни. Слезы катились по щекам Володи. И он не стыдился этих слез.
8