Это теперь так напечатано: «вытерев ладони о штаны»… Мне помнится, что тогда он прочел по-иному, что-то более «высокое» и «романтическое», что-то вроде «тысячью ветров обожжены»… Прочел два раза, неопределенно хмыкнул, черкнул на листке и стал читать дальше. Конечно, ручаться за точность этого впервые услышанного текста теперь, через тридцать лет, трудно.
Откинулся на подушки, закашлялся, выпрямился, затянулся сигаретой, оглядел нас зорко и сразу продолжал:
— А теперь слушайте внимательно. Мне очень, очень важно, чтобы вы, друзья мои, рапповцы, правильно почувствовали это стихотворение.
Это были стихи о Феликсе Дзержинском. «ТВС». Первый вариант. Черновик.
Это были такие стихи, от чтения которых задыхался не только сам автор, но и мы, слушатели, никогда не болевшие астмой.
Застыл, вцепившись в подлокотники кресла, Алеша Селивановский. Сурово свел брови и весь устремился вперед, боясь пропустить слово, Саша Фадеев.
Эдуард замолчал. Но мы чувствовали, что это не конец, что это задержка на полустанке, что трагическая поэма только начинает свой разбег. И мы не ошиблись. Это ведь была поэма не только о Дзержинском, это была исповедь поэта. Это звучало как присяга, как клятва. Сколько напряженных творческих месяцев прошло от «Ржавых листьев»…
И опять остановка. Опять перекресток и неожиданно спокойная, уверенная волна финала:
Оборвал, закрыл глаза, точно прислушиваясь к биению собственного сердца. Потом осушил залпом стакан воды и закурил очередную папиросу.
Всякие разговоры и оценки были сейчас неуместны. Багрицкий сам понял, что стихи не то что глубоко взволновали — они потрясли нас.
Он собрал листки, сложил их в папку, сделал на ней какую-то надпись и тихо, точно про себя, заметил:
— Я хочу включить эти стихи в книгу, которую назову «Победитель». Победитель… Это тебе понятно, Алеша?
Селивановский молча кивнул головой.
— Литературный вечер окончен, — сказал Багрицкий. — А теперь, товарищи вожди пролетарской литературы, перейдем к прозе. «Левый попутчик» Эдуард Багрицкий решил вступить в МАПП.
Только вчера на президиуме МАПП мы говорили о большой, искренней близости к нам таких поэтов, как Багрицкий и Луговской. Очень тепло отзывался о Багрицком Серафимович.
Да и вообще странным было, что такие замечательные, ведущие поэты наших дней, как Маяковский, Багрицкий, Луговской, по какой-то случайной групповой «паспортизации» находятся вне основной организации пролетарских писателей.
И все же заявление Багрицкого было для нас неожиданным.
Все мы прекрасно знали, что вхождение Эдуарда (как, впрочем, и некоторых других писателей) в «Литературный центр конструктивистов» было столь же случайным, как и прошлое пребывание его в «Перевале».
Однако, уже выйдя из «Перевала» (1925 год), Багрицкий весьма болезненно переживал злобные нападки на него бывших «коллег». Да и вся литературно-групповая грызня чрезвычайно раздражала его.
Особенно негодовал он на обывательско-групповую статью А. Лежнева. На нее он ответил памфлетно-полемическим «Вмешательством поэта».
Переход к конструктивистам означал для Багрицкого некоторое «полевение». Здесь были у него друзья — Сельвинский, Луговской, Зелинский. Никакого, однако, участия в работе конструктивистов он не принимал. По самому своему характеру он, несмотря на болезнь, был далек от академической камерности. Он мечтал о широких рабочих аудиториях, о настоящей связи с массами. Он любил молодых литкружковцев, часто общался с ними, помогал их творческому росту.