Упоминая обо всем этом, я подчеркиваю для Вас обоих еще один момент — исходите, пожалуйста, все время из законных, природных особенностей русского языка. Не надо ни в коем случае слепо следовать букве текста оригинала — тогда получится не творческий перевод, а улучшенный подстрочник. Где это необходимо, делайте внутренние ужатия фразы, тем более это необходимо потому, что всякий подстрочник получается (даже и перевод) длиннее оригинала. Поэтому переводите, максимально используя сжатую выразительность…
Вот эти три вещи я и хотел высказать Вам обоим в напутствие перед началом всего нашего общего дела. Прошу учесть эти замечания и Зеина и Вас самого, Николай Иванович. Пусть Зеин будет старательным, внимательным консультантом в этом деле. Я очень и очень прошу его об этом.
Ну, желаю Вам крепкого здоровья и успехов.
27 сентября 1956 г.
Когда Ауэзов вернулся из Кисловодска, я принес ему подстрочник первой главы и рукопись перевода.
Вечером Мухтар позвонил мне и сказал:
— Напрасно вы боялись. По-моему, получилось хорошо. Если все будет так же, меня вполне удовлетворяет. Принимайтесь, пожалуйста, за вторую главу. Желаю вам полного успеха.
Обрадованный неожиданной удачей, я засел за перевод второй главы. Работал я над ней дольше и внимательнее и уже ничуть не сомневался, что автор одобрит ее так же, как и первую.
Поздно вечером раздался звонок Ауэзова:
— Я вас не разбудил?
— Нет.
Долгая пауза. Она мне не понравилась. Затем глухой голос, окативший меня словно ушатом холодной воды:
— Николай Иванович, очень плохо. Никуда не годится.
Мухтар замолчал. Я тоже молчал и думал: напрасно не послушал доброго совета умных людей.
— Ну, вот видите, — сказал я, — ничего не получается. Я же вас предупреждал. Давайте, согласно нашей договоренности, поставим крест.
— Но первую главу вы сумели сделать хорошо.
— А вторую плохо. Вы же сами говорите — никуда не годится.
Снова пауза. Я слышу, как дышит Мухтар.
— Никакого креста мы ставить не будем. Переводите третью главу, а ко второй вернемся после. Очень прошу вас, продолжайте работу. Такие вещи бывают. Перевод — это творческий процесс. Не расстраивайтесь, все будет хорошо. Я уверен.
Несмотря на заверения Мухтара, я чувствовал, что ничего доброго не получится. Вторая глава не удалась, третья может получиться еще хуже. Тем более, что я был вынужден попутно работать над пьесой, которую ждал театр.
— Мухтар Омарханович, — сказал я, — ищите другого переводчика. Я боюсь вас подвести. Вы же сами говорите, что вам важно, чтобы четвертая книга «Абая» началась печатанием в журнале к вашему шестидесятилетию. Если я завязну с переводом, то подведу вас с юбилеем.
Разговор продолжался долго, но Мухтар не сдавался.
— Посмотрим третью главу, прошу вас. Продолжайте работу. Уверяю вас, все будет хорошо.
Скрепя сердце принялся я за третью главу. Перевод я сделал быстро и отнес рукопись автору на дом. Он был на каком-то заседании, должен был скоро вернуться. Ждать я не стал. Вечером Ауэзов позвонил по телефону. Голос его звучал бодро и весело:
— Ну, поздравляю, очень хорошо. Третья глава получилась лучше первой. Теперь возвращайтесь ко второй.
Я взял все три главы, внимательно перечитал их, но так и не понял, почему вторая никуда не годна.
На другой день я получил от Мухтара письмо:
«13 января 1957 г.
Дорогой Николай Иванович!
Что нужно сделать, по-моему, по второй главе в особенности, я высказал Вам по телефону, частично это же я отношу и к первой главе. Говорю частично потому, что в первой главе мой текст передан лучше и сокращений там меньше. Теперь я прошу Вас восполнить сокращенное по первой главе и поосновательнее переработать перевод второй главы. Всего больше я хочу подчеркнуть о необходимости, максимальной желательности — более э м о ц и о н а л ь н о й о к р а ш е н н о с т и текста перевода. Язык, понятно, бытовой, только как серая ремарка происходящего — это самое чуждое для меня. Я ведь и статьи стараюсь писать лирически (пусть это условно), эмоционально оттененными. Психологические характеристики, грусть, печаль Абая, его взволнованность, именно его эмоциональная природа бесконечно дороги для книги. Взволнованный в жизни, он создает взволнованные строки — в этом вся суть психологии творчества — мы пишем о поэте. Потому-то и важны и э м о ц и о н а л ь н о с т ь и к р а с о ч н о с т ь языка, стиля.