– А что, Иван Федорович, не пора ли нам всем выпить да закусить, чем Бог послал? – жмурясь, как кот, сказал Валерий Силаевич. – Взгляните-ка на этот сосуд, в нем коньяк, и причем отборный. И что особенно важно – отобран он у Вечности, где затерялся было в темном углу неведения.
– Да нет, спасибо за предложение. Я, пожалуй, пойду, что-то нынче время слишком уж быстро пролетело, и все впустую. Мне еще Жулика надо будет отыскать, утешить, ведь он за пустяк чуть глаз не лишился, – тут Иван Федорович хмуро, с плохо скрываемой злобой посмотрел на Пусю. – Нет, не до угощений мне ваших сегодня, благодарю покорно.
– Что касается Жулика, то поступок его выглядит как обыкновенная щенячья глупость. Но, если копнуть глубже, то не исключено, что сам черт подбил Жулика на столь мерзкую кухонно-посконную выходку, – сказал Валерий Силаевич задумчиво. – Ведь по-другому как объяснишь? Не может же подобная гнусность просто так в голову прийти – пугануть лаем спящего Пусю! Впрочем, уважаемый Иван Федорович, что происшествие это пойдет Жулику только на пользу, да и нам с вами, не исключено, что тоже. Я чувствую, что вы со мной в этом согласны, не так ли?
– Что-то я вас совсем понимать перестал, уж очень вы мудрено изъясняетесь. И ведь вроде бы и не пили, а только собираетесь, – угрюмо сказал Иван Федорович. – А это все оттого, что вы переутомились за день, и теперь вот следует маленько отдохнуть, расслабиться, – и Валерий Силаевич с благодушной улыбкой великана из волшебной сказки покрутил в руках бутылкой «Отборного». – Не откажите же нам в компании, милости прошу.
– Право слово, не знаю, что и делать. Вроде бы домой пора идти, да еще собаку искать… – и Иван Федорович, выказывая всем своим видом состояние мучительного раздумья, почесал свой утиный нос.
Валерий Силаевич, продолжая как ни в чем не бывало добродушно улыбаться, спустился вниз, взял Ивана Федоровича под руку и, внимательно глядя ему в глаза, произнес:
– Обычно человек испытывает неловкость, когда имеет необходимость в получении помощи от другого. Поэтому, например, будучи голодным и, попав в чужой дом, он сначала отказывается от предложения – присесть за стол и откушать. Затем, – продолжал Валерий Силаевич, – после многократных приглашений, когда ясно становится, что согласием своим разделить трапезу, окажет он удовольствие хозяину дома и даже услугу, человек этот уступает – садится за стол, ест и пьет с наслаждением. Ибо, отклонив многократно предложение откушать, превратил сей человек получение дармовой пищи из чужих рук в оказание услуги ближнему своему, и чем больше съест и выпьет, тем больше удовольствия окажет он хозяину. У хасидов[17], и в Каббале этот шаг называется «ор хозэр». Поэтому пойдемте-ка, Иван Федорович, в дом, «ор хозер» вы уже создали, можно и понаслаждаться.
При последних словах Иван Федоровича аж передернуло.
– Ну вас к черту, – сказал он со злостью и, грубо оттолкнув руку Валерия Николаевича, повернулся и, не прощаясь, решительно заковылял к калитке.
Происшествие это порядком замутило кристальную чистоту наших с Иван Федоровичем отношений. С этих пор утерял он братскую задушевность в общении с нами, стал угрюм, льстив и одновременно высокомерен, как обычно держал себя с «инородцами». Особенно Валерия Силаевича сторонился. При встречах же весь подбирался, настораживался, словно чуя в нем существо чуждой породы, или же подозревая его в совсем уж жутком и диком – том, что составляло суть зловещего определения «жидомасон».
Вот и сейчас выражение его лица носило характер затаенного подозрения.
– Ну что, можно поздравить, благополучно отоварились? – спросил Иван Федорович, жестко, в упор глядя на нас своими маленькими стального цвета глазами. По всему чувствовалось, что он и не ждет ответа, а уже знает его наперед, и даже о «чуде», если и не знает, то догадывается, и еще о многом, – ох, как о многом! – догадывается.
– Очень, очень вам признательны, Иван Федорович, – сказал Валерий Силаевич, как всегда выказывая радушие, – ваш дельный совет да Пусина притягательность решили все наши проблемы.
На лице Валерия Николаевича высветилась мягкая улыбка.
17
Хасиды – представители «хасидизма», мистического направления в иудаизме, возникшего на Западной Украине в XVIII веке, «…хасидизм означает в первую очередь не категорию учения, но категорию жизни».