Здесь время и пространство, форма и пустота, существование и несуществование – все это иллюзия, некие условности, преодолимые и взаимозаменяемые. Так, ограниченное пространство может в одно и то же время заниматься различными объектами. Прошлое и будущее являются вполне доступными и вполне реально могут быть привнесены в настоящий момент. Сам человек может воспринимать себя в одно и то же время в разных местах, будучи одновременно и частью и целым. Впрочем, всякое утверждение также может быть и истинным и неистинным в одно и то же время…
Но не примеры убедительны, а существенная связь вещей.
Вот в природе, если приглядеться, все время имеет место так сказать «преображение образов». В какой-то момент времени видимые предметы утрачивают для стороннего наблюдателя зрительную осязаемость. Дерево, например, не видится ему больше как дерево. Оно остается частью пейзажа, но только как пятно, т. е. пребывает в нем безымянным образом «чего-то», чье очертание являет собой границу раздела между частью и целым. Потом пятно структурируется, наполняется содержанием и дерево отчетливо предстает перед наблюдателем в своем новом обличье. Промежуток между «бесформием» и «новой реальностью» – лучшее состояние для ассоциаций, рождения новых образов.
«Когда ты стоишь между рельсами, то с высоты своей головы видишь, как в даль уменьшаются в длину и в толщину шпалы. Если напилить 3–5 тысяч штук поленьев высотою тебе по плечо и беспорядочно поставить вертикально на шоссе до горизонта, ты будешь видеть верхние части этих поленьев: ближние крупными, дальше все мельче. Можно просто вообразить, если встанешь на бочку, то видишь эти поленья с чуть большей высоты, но не так, как видел их минуту назад: ближние очень крупными, далее гораздо мельче и еще дальше во много раз мельче, т. е. мелкость с высоты нашего роста уменьшается вдаль все время вдвое, но стоит тебе встать на бочку, ты заметишь, что уменьшение вдаль не так уж и заметно».
(Из письма В.Я.Ситникова)
Глава 3. Обретения
– Хм, – сказал вдруг Иван Федорович, глядя при этом почему-то в сторону, – интересно как у вас получается: человек может быть одновременно и частью и целым. Это вы кого имеете в виду, не Витю ли нашего часом? Ого, смотрите-ка, вот и он, легок на помине.
Действительно, на дороге, в сгустившихся уже сумерках, по направлению к нам двигалась мужская фигура, каким-то странным образом показавшаяся мне в первый момент облаком, скользящим по снегу.
Поравнявшись с тем местом, где мы сидели, фигура приобрела конкретные очертания, но оказалась вовсе не Витей, а художником Владимиром Немухиным. Немухин имел дом в находящейся неподалеку деревне – «родовое гнездо», как он его с важностью величал, и по обыкновению жил в нем каждое лето.
Приветственно улыбнувшись, Немухин поздоровался, рассматривая при этом, кто есть кто в нашей пестрой компании, затем придал своему лицу обычное для него серьезное выражение и, обращаясь ко мне, сказал:
– Хотел было к тебе зайти сегодня, потолковать кое о чем, а тут вот повстречались на дороге – можно сказать, знак судьбы.
– Располагайся, Владимир, здесь вполне удобно сидеть – все видно, и никто не мешает. Мы немного подвинемся и места всем хватит.
– Ну, что ж, можно и присесть, я сегодня порядком натопался.
Немухин, сняв с себя внушительных размеров этюдник, который на манер ружья был приделан у него за спиной, собрался было садиться. Однако вдруг остановился и стал сосредоточенно высматривать что-то в придорожных кустах.
Жулик, виляя хвостом, подошел к нему, как бы предлагая помочь, но Немухин уже полез в кусты и через минуту с довольным видом выволок оттуда пустой деревянный ящик. Поставив ящик плашмя, он уселся на него, для надежности немного поерзал и ворчливо сказал:
– Что-то дома у меня нынче работа не клеилась, надо, думаю, пойти, пописа́ть этюды на природе, рассеяться…
Тут он вскочил и, взяв ящик в руки, осторожно стал обтрясать его.
– Что это вы взвились, как ужаленный, не на гвоздь ли присели? – насмешливо спросил Иван Федорович.
– Гвоздь тут не при чем. У меня установка такая: всякую найденную вещь внимательно осмотреть.
И Немухин вновь уселся на ящик.
– Был я как-то раз в Узбекистане, с одной экспедицией. Представлял я в их штате, как ни странно, самого себя, т. е. числился художником. Однажды пошел я на природу – ну, как сегодня, этюды писать. Там, рядышком, арык плескался, пару деревьев торчало и магазинчик, эдакая глинобитная развалюха, стоял. Все вместе смотрелось достаточно колоритно, вот и решил я поработать в традиционном ключе – на пленере.