– Когда мы напишем нашу книгу, я собираюсь избавиться от всех до одной из этих, – он кивнул на сотни книг на полках, – и заменить их нашей. У нас будет целая библиотека только для одной книги.
По сравнению с интеллектуальным возбуждением, которое я испытывала, изучая физику вместе с отцом, учеба в средней школе мне казалась отупляющим занятием. Настолько скучным, что, собравшись с духом, я окончила школу на год раньше. В моих планах было переехать в Нью-Йорк, чтобы стать писателем и параллельно, вместе с моим отцом, продолжать познавать мироздание. Я поступила в Новую школу социальных исследований, которая привлекла меня своей альтернативной либеральной программой, не требующей занятий математикой. Моя мама, которая обожала поездки в студенческие кампусы, расположившиеся на зеленых просторах Новой Англии, когда мой брат несколько лет назад выбирал колледж для дальнейшей учебы, решила сопроводить меня в Нью-Йорк, чтобы посетить Новую школу. Во время первой экскурсии по кампусу нас вместе с другими будущими студентами, отличавшимися ярко окрашенными прядями волос в прическах, татуировками и пирсингом, запихнули в маленький лифт. Наш гид во время экскурсии ограничился четырьмя предложениями:
– Это первый этаж. Это второй этаж. Это третий этаж. Есть какие-нибудь вопросы?
Моя мама начала плакать. Я была продана.
Вернувшись домой, я не пошла на школьный выпускной вечер. Окончание средней школы не было для меня таким уж особым достижением, чтобы тратиться на полиэстеровую мантию. Все же родители устроили небольшую вечеринку у нас дома. В разгар торжества мой отец отвел меня в сторону и протянул мне синюю папку.
Пока все разговаривали и смеялись в соседней комнате, я села на лестнице и открыла папку.
Я улыбнулась. Он написал поэму в своеобразном ритмическом бит-стиле, как бы намекая на мои литературные вкусы того времени. В стихах было запечатлено мое детство: время, когда я научилась читать, ночь, когда я сбежала из дома, все книги и все мысли, которые сделали мою жизнь такой, какая она есть.
Через несколько дней после семнадцатилетия я собрала вещи и переехала из фешенебельного пригорода в нью-йоркский Ист-Виллидж. В Новой школе студенты не выбирали предметы, они «выбирали путь». Я выбрала два: философия и литературное творчество. Меня интересовали идеи: о формах у Платона, о боге Спинозы, об объектах Витгенштейна, о которых нельзя говорить. Я хотела бы воспользоваться этими идеями не только в своих произведениях, но и для того, чтобы понять смысл Вселенной.
Фотография семьи Гефтер примерно в 1998 году: Уоррен, Брайан, Марлен и я.
Фото: Г. Бергельсон.
В Новой школе занятия по философии были вдохновляющими, но литературные уроки были перенасыщены постмодернистской социально-политической повесткой дня, что было слишком либерально даже для меня. Светская еврейская семья, в которой я выросла, была ультралиберальной, но мы все еще придерживались некоторых фундаментальных ценностей, таких как «факты» и «орфография». Когда профессор вернул мне одну из моих историй, в которой слово women было обведено большой красной окружностью, а замечание на полях сообщало мне, что правильное написание этого слова womyn, я решила, что с меня достаточно. Я перевелась в Школу индивидуального обучения Галлатина при Нью-Йоркском университете, которая располагалась всего в нескольких кварталах от отеля. После окончания школы я вступила в жизнь, твердо намереваясь стать писателем, и на первых порах устроилась на довольно-таки сомнительную работу в малоизвестном журнале с красивым названием Manhattan.
В день открытия симпозиума «Наука и окончательная реальность» я села на утренний поезд, направлявшийся из Нью-Йорка в Принстон. Отец встретил меня на вокзале. Вместе мы поехали в конференц-центр, готовясь задать Уилеру вопрос, который давно нас волновал.