— Угу, — сказал Герка, — сидим.
— А душно на улке, — сказала она, — так душно, что трудно дышать. Это, однако, к перемене… И с Чембарки парит паром.
— А часто у вас так бывает? — спросил я.
— Засушие? Засушие-то часто. Годов, тебе сказать, два уже, так наша местность способлена, что часто бывают.
— Дело не в местности, — проговорил Герка.
— А в чем?
Герка молчал. Тетя Феня ждала ответа и тоже молчала.
— А в чем? — спросила она, включила свет. — Замолчь! — крикнула Пирату. — А ну замолчь! Говорят, на всю Пензынскую область нет дождя. А нет его, урожай рость не будет. Нет, не будет. Говорят, что и в Америке энтой и Японии еще то же самое, засушие на всю их землю. И прогнозы молчат.
— И прогнозы не обещают дождя, — сказал я.
Она села на стул и уставилась в открытую дверь.
Потемнело. Тревожно заходил воздух, стало прохладно, и неспокойно, и неуютно, так бывает перед грозой, когда кажется, что вот-вот настигнет тебя беда.
Герка зашагал по сеням, останавливаясь несколько раз подле тети Фени. Он хотел что-то спросить у нее, но не решался.
— Ты что? — не выдержал я.
— Аа-а, — махнул он рукой и ушел в горницу. Слышно было, как он там ходил и громко вздыхал.
Тетя Феня убрала со стола, накормила Пирата и долго сидела возле него и что-то ему говорила.
— Так одни и живете? — спросил я.
— Одна-то? Одна, — сказала задумчиво она и вздохнула. — Дочерей у меня — две. Одна в Пензу уехала и там замуж отдалась, а другая, другая замужем в Волчьем Враге, а я так живу. Одна-то? Одна. Чай, не очень-то приходится скучать, хоть и на пензии я давно. Марфа болеет давно, а Мариша Никишина тоже не в ладах со здоровьем, а в больнице соседка. Чай, не успеешь уснуть. Сама-то за всеми зараз не уследишь, а дадут слух, ну и…
Герка лег сразу, а я все стоял подле нее, когда она сидела на табуретке и смотрела то ли на звезду, мигающую над логом, то ли еще куда, и все хотел спросить о чем-то у нее. О ней самой и ее муже. Но так и не решился этого сделать. Она сидела неподвижная, и даже не слышно было, как дышала. Только раз что-то вспомнила, потрогала наличники и вздохнула.
Я долго лежал, прислушиваясь, и не мог понять, чего я жду и что мне нужно. Герка ворочался и не мог заснуть.
Послышалась тихая, протяжная мелодия. Я подумал, что засыпаю, и не догадался вначале, что это поет она, грустно и тоскливо, и опять подумал, что уже слышал где-то эту невеселую мелодию. Вскоре все смолкло, и только слышно было, как она говорила с Пиратом.
Я заснул. А проснулся от грома. Ярко вспыхивали окна, и где-то недалеко с треском обрушился на землю гром, потом еще и еще. В коридоре у двери стоял Герка, в глубине сеней сидела тетя Феня. На улице было почти светло, проносились остро-желтые зарницы, и стремительно разбегались тени, а гром медленно, будто нехотя, набирал силу и вдруг с яростным треском обрушивался на настрадавшуюся от сухости землю. Герка мечтательно глядел на зарницы, слушал треск грома и о чем-то думал.
Я постоял и ушел спать. Вскоре прошла в горницу и тетя Феня, одетая так же, как вечером, и я догадался, что она еще не ложилась.
А утром, проснувшись, я увидел, что Герка облачается в свой спортивный костюм, — значит, он собирался уезжать.
— Ты что? — спросил я и встал.
Дождь все-таки пролился. Земля и ветлы, отяжелевшие от благодатной воды, отдыхали, дыша парами тумана.
Герка заходил по прихожей, где мы спали, бормоча что-то насчет того, что она от него убежала, потому что любила его, а он, как самый последний дурень, не понял этого. По его беспокойному лицу видно было, что он не спал ночью. И напрасно его уговаривать. Я тоже оделся, поругал мысленно себя за то, что поехал сюда с ним.
— Ты сам понимаешь, — сказал он, и по его мучительной улыбке я понял, что он очень страдает и ему хочется быстрее уехать отсюда домой, чтобы разрешить на месте какие-то свои сомнения и надежды. — Ах черт! — повторял сто раз он. — Ах же ты черт!
Я до этого момента не верил, что Герка, умеющий так тонко анализировать и философски предавать все забвению, в то же время может так страдать.
— А тетя Феня? — спросил я, когда мы сходили с крыльца.
— Она все знает. Она сама мне ночью посоветовала. Раз, говорит, такое получилось, то обязательно езжайте домой.
Пират вылез из конуры и жалобно заскулил, глядя на нас, будто хотел спросить: «Куда это мы идем в такую рань?»
— Забыли спросить, — уже на автобусной остановке сказал Герка, — когда переименовали Чембар в Белинский?
Все остальное время он выжидающе молчал, а я думал о том, что из этой поездки я запомнил только тетю Феню, и жалел, что с нею не попрощался.