Откуда только появилось у него желание, чтобы все его хвалили, спрашивали советы? При разговоре Дрокин всячески стремился подчеркнуть свою образованность, упоминал о службе в Германии, о том, что его посылали туда, куда далеко не всех посылают, и что он там занимает какое-то очень ответственное место.
Долго не могли понять, почему же он все-таки приезжал в Балку. Но выяснилось: ездил из-за Веры Сухомкиной. Все знали, что он ухаживал за нею до армии. Но никто не мог предположить, что любовь в нем сохранилась и после того, как он стал служить в армии сверхсрочно.
Что его к ней притягивало? Она была полной противоположностью Дрокину. Складом характера и внешне — низкая, полная, с широким чистым лицом, толстенькими ногами.
Приезжая в последнее время в отпуск, Дрокин на второй день обязательно направлялся к ней с подарками. В прошлом году и в этом они часто появлялись вместе на людях.
Однажды они направились на рынок. Он подергивал плечами, держался, словно выпрямленный хлыст. Глядя на него, думалось, он хочет посмотреть со стороны на себя, дабы увидеть, какой Дрокин молодец. Спрашивая на рынке, сколько стоят те или другие ягоды, он, чуть-чуть наклонив набок голову, не глядел на продавца.
— Скоко марок стоит? — спрашивал, глядя поверх мужика, глядя куда-то настолько далеко, что мужик даже оглядывался и пытался проследить за его взглядом.
— Чё? — удивлялся ничего не понимающий мужик.
— Сколько марок стоит? — прежним голосом спрашивал Дрокин.
— Яких марок, чё ты? — удивлялся продавец, пожимая плечами.
— Ах, — отвечал Дрокин. — Ах, извините. Это не в Германии. Я все путаю. — Достал блестящий красный бумажник, затем, держа его в руке на отлете, начал в нем копаться.
— Ах, у меня сейчас одни марки. Зачем они вам?
— Рублев нет? — спрашивал мужик, пытаясь взглянуть на марки.
— Ага, — ответил Дрокин и, обращаясь к Вере, сказал: — Извините меня, Вера Георгиевна.
Вера Сухомкина краснела, бормотала какие-то оправдания. Она готова была сгореть со стыда, и необъяснимо было терпеливое отношение ее к проделкам Дрокина. Ее молчаливая покорность как-то не вязалась с развязностью Дрокина.
И странно, она его звала по имени и отчеству. Правда, сразу после этого вся краснела и пугливо озиралась.
— Знаешь, это неудобно, чтоб так называть, — сказала однажды Вера, когда Дрокин пришел к ней домой. Он молчал, взвешивая сказанное.
— Вот что, — ответил он, сел, снова встал и походил по дому, разглядывая Верины фотографии. — Это сугубое дело. Так, Вера Георгиевна?
— Неудобно, — ответила она. — Наверно, так, но неудобно. Посмотри, люди смеются.
— Ага, — сказал неопределенно Дрокин, — смеются?
Он заходил по дому.
— Смеются, говоришь? — спросил, останавливаясь подле окна.
— Неудобно, — твердила она.
— Вот что… — подумав, начал Дрокин, помолчал, оглядел в зеркале свой костюм, брелок, поправил громадный красный галстук, достал импортные сигареты, потрогал шляпу. Он даже в доме не снимал шляпу, делавшую его лицо, как он считал, очень умным. — Вот что, — продолжал тихо Дрокин. — Они завидуют, а потому так и получается. А я тебе скажу: это культурно. Слушай, что я тебе говорю: тебе они завидуют…
— Пусть так, — твердила свое Вера. — Но неудобно. Понимаешь, неудобно, неудобно…
Он снял шляпу, снова подошел к зеркалу и долго глядел на себя, думая, что в их селе никто так не одет, и постепенно возвращался к одной мысли: ему завидуют.
— Вот что, — сказал неожиданно он. — Вечером пойдем на станцию в ресторан.
— Я не пойду, — быстро ответила Вера.
— Чего? — не расслышал Дрокин.
— Не пойду.
— Куда не пойдешь? — удивился он, не глядя на нее. — В ресторан не пойдешь?
— Не пойду, — повторила Вера.
Вере казалось, что там ей особенно будет неудобно. Она за свою жизнь в ресторане была всего лишь раз. Когда закончила школу, пионервожатый, ухаживающий за ней, повел туда. Ей так тогда было стыдно, что вот она, молодая девушка, еще школьница, сидит со взрослым человеком в ресторане…
— Так, — сказал Дрокин. — Не сугубо. Но идти туда надо, а то позор прямо от этого.
Она еще повторила несколько раз: «Не пойду», но сдалась и согласилась.
В тот вечер Дрокин особенно тщательно оделся, подпудрил красные пятна, выступившие на скулах, прихватил тросточку с бронзовым набалдашником, отдаленно напоминавшим голову льва. Мать, наблюдавшая молчаливо за ним, уже не удивлялась странностям сына.