Через полчаса Тимка с фельдшером вышли. День катился к закату. Нужно было торопиться. Тонкая палевость разлилась по небу, и воздух и снег подернулись прозрачной желтизною, и только небо в зените холодно позеленело. Колкая снежная пыльца струилась сверху и переливалась искорками, будто исполняла какой-то танец. Тихо было вокруг. Снег то желтел, то нежно и глубоко розовел, то вдруг серел воздух, и тогда он виделся иссиня-черным.
— Как хорошо! — сказал фельдшер. — Я, черт, ни разу в этом году на охоту так и не выбрался.
Фельдшер говорил, а Тимка молчал. У него с трудом, с хрустом в суставах, сгибались и разгибались ноги. Его раздражали ненужные, глупые разговоры. Особенно сейчас. Он то и дело отдыхал. Стараясь скрыть от фельдшера свою усталость, делал вид, что останавливается по нужде. Тимка хотел представить себе, что в этот момент делала Катя, но не мог: в голове появился шум. Тогда решил спросить у фельдшера, что с Сашкой, по тот опередил его.
— Он, ваш этот друг, которого вы спасли, живучий. От, черт, сделали укол, он пришел в себя и сразу спросил о какой-то Кате. Отличненький вы народ, так как думаете не о себе. А температура у него, черт побери, тоже почти нормальная. А давление — в пределах. От же черт! Феномен! Сразу видно. Я гляну на человека и сразу скажу, выживет или он не жилец. Я бы не выжил. А?
— Иди ты знаешь куда! — выругался Тимка и смолк. Ему было не только тяжело идти, но и говорить. Иногда он останавливался, чтобы вдохнуть поглубже, и снова торопился, ощущая, как тяжело ему стало дышать, как внутри что-то тяжелое и горячее надавило на грудь, подвело так снизу, что он никак не мог вздохнуть поглубже, хотя чувствовал, что ему не хватает воздуха.
«Туда и назад, — сказал себе Тимка. — Туда и назад я выдержу». И больше ни о чем не мог думать. Шел, а в голове вертелось: «туда и назад, туда и назад». И вертелось, и в глазах мутнело от этого «туда-назад», и в голове возник от этого какой-то противный жужжащий шум, от которого он стал плохо соображать. Чтобы отвлечься, Тимка намечал ориентир и говорил:
— Дойдем до той скалы, отдохнем.
Тимка обманывал себя и фельдшера. Уже темнело, и нужно было торопиться, а оставлять Катю одну на ночь Тимка не хотел: замерзнет, потому что хвороста, собранного им, на ночь не хватило бы. Он бы сел на время отдохнуть, но боялся, что если сядет, то вряд ли сможет подняться, убедил себя, что нельзя садиться, а ему на самом деле стало казаться, что достаточно сесть, как он провалится куда-то и не спасет Катю. Опасаясь, что фельдшер насильно усадит его, Тимка шел быстрее, торопился.
— Я устал, к чертовой матери, — говорил фельдшер. — Ты тоже, как мочало. Ты ненормальный. Давай сядем?
Фельдшер кашлял и упрекал Тимку в жестокости. Кашлял долго и оглушительно. От его кашля еще сильнее шумело у Тимки в голове, а Тимка не понимал, что это от кашля, оглядывался.
— Что такое? — спрашивал он, глядел по сторонам, видел иссиня-зеленое небо, низкие плоские горы. Ему казалось, что горы и небо стали совсем близкими, как-то надвинулись на него, наплыли, и удивлялся тому, что видел только небо, еще горы, и больше ничего. Вскоре совсем потемнело. И тут он впервые подумал, что не дойдет, что может, пожалуй, не дойти. Главную причину видел в том, что потемнело, а они идут недостаточно быстро и могут заблудиться. А если это так, Катя пропадет в горах, и он, Тимка, обещавший ей прийти, не придет.
Увидев плащ, Тимка понял, что они недалеко от цели, и тут подумал о том, что дойдет, и почувствовал, как внутри его что-то ожило, напряглось и понесло вперед.
— Плащ? — спросил фельдшер. — Ты бросил? Правильно идем.
— Плащ, ну, плащ, — говорил тихо Тимка. — Еще немного. Придется заночевать у костра. Выйдем завтра.
Потянулись затяжные подъемы. Тимка начал падать. Падал, поднимался и боялся оглянуться, чтобы не упасть. В голове стоял шум. И он не понимал, отчего это. Наплывом находили в голову какие-то мысли, но он не мог их понять. Он старался смотреть себе под ноги, но через минуту земля поплыла под ногами, и он почти физически ощущал, как вертится она.
Через час они увидели костер. Нужно было преодолеть подъем. Фельдшер шел с трудом. Тимку просверлила радость, но тут же она сменилась равнодушием. Увидев костер, он понял, что не дойдет. И чем яснее осознавал, что не сможет дойти и вот-вот упадет, тем настойчивее становилось желание идти. И он шел. Как и почему шел, он этого уже не знал.
Вот кончился подъем. И он увидел костер и понял, что Катя спасена. Он сделал то, что смог и что хотел сделать: он спас Сашку и Катю. Костер запрыгал, качнулся и понесся вверх, к звездам. Это Тимке только показалось, что костер поплыл вверх, а на самом деле он начал падать, не понимая, что падает. Подвернулась нога, и он упал, чувствуя, что ему не хватает воздуха. Он приподнялся, но земля под ним снова крутанулась, и он упал на спину и начал шарить левой рукой по камням, ища, за что бы схватиться. Потом снова попытался встать и простонал от боли.