Три года назад Аверинова вызвали в область на совещание руководящих работников области. На совещании у него сильно разболелась голова, лицо опухло, и он почувствовал жар. Вместо того чтобы лечь в больницу, как советовали врачи, он с первым поездом уехал домой. Головная боль в поезде не утихла, но температура спала, ему стало легче, а когда в два часа ночи подходил к своему дому, боль совсем прошла. Он осторожно открыл дверь в квартиру, снял пальто, пиджак, посидел, отдыхая, на кухне, вскипятил, не зажигая света, чайник, проглотил несколько таблеток анальгина и запил стаканом горячего чая.
Стало совсем хорошо. Аверинов прошел в спальню. Ольги не было. У него от неожиданности даже пот выступил на спине. Он торопливо обежал все четыре комнаты, все больше и больше удивляясь себе, новому, вдруг нахлынувшему на него чувству растерянности, ревности, бессильной злости… Он ходил по комнатам и удивлялся тому, что не узнает своей квартиры. Квартира была большая, темная, со множеством вещей, с новой мебелью, поблескивающей от просачивающегося в окно жиденького лунного света, и удивлялся, что у него именно вот такая квартира, большая и немая, и чувствуешь в ней себя неловко, словно в чужой.
К чему эта квартира, к чему эта мебель, которая загромождает квартиру? Он зажег свет, чтобы убедиться, что попал не в чужую квартиру. Ходил по квартире и растерянно смотрел на мебель, на стены, на свои ноги, и со странным, брезгливым чувством думал о том, как жалок со своими мелкими переживаниями, со своими глупыми мыслями. Позвонил в детсад. Ее там не было. Ольга не имела ни подруг, ни близких людей, ни родственников. Ей некуда было пойти. Может быть, с ней что случилось? Но ему бы сразу сообщили.
Аверинову стало неловко перед собой, перед своей совестью. Вдруг Ольга придет, а он сидит дома и ждет ее, и что тогда она подумает, как в таком случае обоим будет неловко? Зачем так неожиданно приехал? Аверинов оделся и ушел на вокзал.
В ого кабинете дверь была отворена. На сдвинутых столах, расстегнув пальто, спал Захаркин.
— Черт знает, где вы спите! — удивился Аверинов. — На столе? Лучшего места, конечно, не нашли.
— Извините, — сказал Захаркин, торопливо вставая и протирая заспанное лицо. — Я сегодня дежурный. Не ожидал, что вы приедете.
— Черт знает, что это такое! — все больше удивлялся Аверинов. — Спите на столе? Спать на столе? Этого я не понимаю.
— Я хотел на стульях лечь, а потом подумал, что на столах удобнее. Столы широкие…
— Широкие-то они широкие, но столы не для этого, а для другого. Вы что, всегда так в дежурстве спите?
— Всегда, Петр Алексеевич, то есть не всегда, но с некоторых пор.
Аверинов был строг, требователен к инженеру, тем более что Захаркин совсем недавно приехал на работу, закончив Московский институт инженеров транспорта, и он, Аверинов, желая показать, что относится к поступку молодого специалиста неодобрительно, и в то же время стремясь оправдать как-то свой приход, который молодой инженер мог истолковать как недоверие к его работе, сказал:
— Неэтично, Николай Иванович, спать на столах. Нехорошо. Ну что тут хорошего? Спать на столе — это же несерьезно, черт вас побери.
— У вас тут в кабинете сверчок живет, — ответил молодой инженер с самым серьезным видом. — Молчит, молчит, а когда приближается поезд, начинает журкать, и я просыпаюсь.
— И осуществляете контроль? — усмехнулся Аверинов.
Ему стало смешно; он нежно поглядел на инженера и подумал, что ничего с женой не случилось, иначе бы сейчас узнал обо всем. Тогда впервые понравился ему инженер. Ему он мог доверить все, что скрывал от других. Инженер был прост, как-то человечески прост и естественно искренен, с сильно развитым чувством собственного достоинства, с чем-то таким в своей натуре, чего никак не мог вначале понять Аверинов, хотя и чувствовал это что-то. Позднее Аверинов догадался: это что-то — полная внутренняя независимость, самостоятельность. Это он, молодой инженер, сказал начальнику узла, когда тот по привычке стал распекать его за какой-то пустяк:
«Если вы позволите себе хамить со мной, я не стерплю».
«Петр Алексеевич, что же это такое? — звонил, жалуясь, начальник узла. — При всех мне пощечину дал. Кто он такой? Нельзя же так, милый мой. Поставь сосунка молочного на место. Он так чего доброго испортит нам кашу в области. Имей это в виду, милый мой». Аверинов после этого разговора попросил к себе Захаркина. Инженер вошел и хмуро уставился в окно.