Думал, что ему все будут завидовать. Теперь он не мог понять одного: почему тогда решил, что несчастлив, что Маша ему совершенно безразлична? Почему?
Жалость к Маше и увлечение Ольгой боролись в нем долго, и все же увлечение взяло верх. Он воображал, что у него начнется настоящая, полнокровная жизнь, и он, Аверинов, будет совершать один подвиг за другим. Ведь он воевал и вправе рассчитывать на лучшее. Он всегда стремился идти вперед, сделать что-то значительное, достичь вершин, и ничего плохого в этом не видел. Вот достиг того, чему мог позавидовать в молодости, но не избавился от воспоминаний, от той жизни, и странно, теперь ему уже эта жизнь с Ольгой не казалась такой великолепной. Более того, пять лет жизни с Машей со временем уже не представлялись каким-то кошмаром, как думал вначале. Нет, все было иначе, даже завидовал тому, что было ранее.
«Главное — она никогда не лгала, — размышлял он, — а это в жизни, пожалуй, самое главное. Все можно простить, но ложь — никогда! А вот с Ольгой все началось с обмана. Вначале она обманула свою подругу, потом меня. Вся жизнь ее вертится на обмане, как колесо на оси. Нет, искренность в человеке — главная и лучшая его добродетель».
Аверинов за двадцать лет несколько раз ездил в Москву к матери. Мать жила со своей старшей сестрой, одинокой и пожилой женщиной, никогда не имевшей детей и не бывшей замужем.
— Приехал, мой сынок приехал, — встречала радостно мать, вытирая старческими морщинистыми руками слезящиеся глаза. — А Вася твой, как писаный с тебя. Ну ты — и все, хоть руку отруби.
Мать к нему приезжала чаще, но оставаться жить у него не хотела, хотя и нравилось ей, что сын ее — самый уважаемый человек на станции. Он расспрашивал ее о Москве, и она, довольная тем, что может рассказать новости, интересные для сына, говорила, а он слушал как что-то уже постороннее, не касающееся его:
— Как же, в Москве да без нового? Есть новое кругом. У нас вон дом отмахали на задворках, считай, тридцать или больше этажей. Все солнышко закрыли. Раньше оно нам в оконце светило, а нынче не видать вовсе. Новое есть. Чего доброго… Грипп был азиатский, бес его побери, окаянного. Наша соседка, Кланя, костлявая бабка, да помнишь ты ее, умерла, бедная. Спаси ее господи. Скрутило в одну ночь. А вот Вася десятый класс на хорошо кончил. Большой парень, а уж она, Маша, над ем дрожит. Не дай бог. И то сказать, замуж не вышла. Из-за сына. Вот как все есть.
Ольгу мать не любила. Не полюбила сразу. При ней хотела казаться важной, старалась говорить какие-то замысловатые слова, стремясь подчеркнуть, что она, хоть и старушка, а себе цену знает и тоже не лыком шита, и в этом, пожалуй, чем-то Ольга походила на мать.
— Квалинфинкацъенная главная комиссия постановила, — говорила мать о пенсии, не подозревая, что говорит неправильно, и повторяя это раз двадцать на день — «квалинфинкацъенная». Когда сыну исполнилось восемнадцать лет, Аверинов выслал Маше пятьсот рублей. Тайно от Ольги. Но деньги вернулись, и Аверинову стыдно было идти на почту за ними. Он послал своего шофера. Получив деньги назад, Аверинов даже растерялся. Он никак не ожидал подобного. Потом ходил злой на всех и все думал и думал: почему она их вернула? И долго не мог успокоиться, то ли от растерянности, то ли от досады на нее.
Если деньги вернули, значит, его презирают, и, не зная, как доказать Маше, а заодно и себе, что не достоин презрения, что ничего не имеет против нее, наоборот, никогда о ней плохо не думал, волновался и ругал себя.
Выслал по почте эти деньги матери, и на душе стало спокойно. Но зачем ему уважение Маши? Зачем? Он тысячу раз задавал себе этот вопрос и не смог на него ответить. Неужели для успокоения совести? Она у него чиста. Вот тогда впервые пришло в голову, что он получает не маленькую зарплату и должен же кому-то помогать деньгами. Надо позаботиться о сыне. Но как? Сколько бы мог он накупить сыну, будь у него маленький сын, разных вещей, таких, которые ему, Аверинову, в детстве и не снились. В областном городе он всегда заходил в детский универмаг, подолгу глядел на прилавки, заваленные игрушками… на ребятишек, снующих между прилавками…