Аверинов вернулся в гостиную и хотел было уже выйти на улицу, как в передней раздался звонок.
Пришел директор школы.
— Воспользовался вашим приглашением, — сказал директор, стоя в дверях и как бы не решаясь войти. — Здравия желаем, Ольга Константиновна!
— Прошу, проходите, — пригласил Аверинов. — Хорошо сделали, что пришли. Я завтра в отпуск уезжаю. На месяц. Решил отдохнуть.
— Куда, можно узнать? Отпуск — это отлично.
— Хотелось бы в Судак…
— В Судак? Но там, наверное, сейчас холодно? Я освобождал Крым, сухие все там места. Немец сидел крепко только в лощинах, в глубь гор не шел, боялся, каналья, потому что там воды нет. А без воды, сами понимаете, дела швах.
Директор был первый раз у начальника станции, но держался уверенно, откровенно осматривал квартиру, трогал мебель руками, как бы желая узнать, хороша она или нет, стучал по стенам толстыми своими пальцами и говорил. Говорил он громко, быстро, точно старался высказать в короткое время все, что знал. Аверинов опустился в кресло и поглядел в окно. Директор осмотрел гостиную, включил телевизор, пощупал на окнах шторы, улыбнулся репродукции с картины Брюллова «Молдаванка» и сел, продолжая говорить:
— Там у них в этом Крыму были смертники. Прикуют себя на удобном месте к скалам, положат рядом ящики с пулеметными лентами, гранатами и шпарят по нашим перекрестным огнем. Я был минометчиком. Один раз за день мы пятерых хлопнули. Накрыли в одну секунду. Вы не смущайтесь, — быстро проговорил директор, вскочил и оглушительно чихнул. — Через минуты две я еще раз чихну. — И действительно через две минуты еще чихнул. Аверинов засмеялся. Ему стало вдруг хорошо. Директор снова заходил по гостиной, разглядывая мебель, и, видать, сравнивал ее со своей, бесцеремонно расспрашивал обо всем и вел себя как давнишний друг семьи: где покупал, сколько платил, по блату или нет купил, а нельзя ли ему такую же вещь отхватить? Иногда он начинал смеяться над своими же словами и о себе говорил:
— Я раньше так не смеялся по-пустому. У меня смех был другой, серьезный, а сейчас, как вышел на пенсию по службе и занялся школой, мне как в рот смехочки положили. Даю вам вводную: мост разбит, командир роты убит. Что будете делать?
Аверинов молчал. Он с интересом рассматривал директора школы, думая, что хорошо быть вот таким простым человеком, откровенно мыслящим, судить обо всем прямо, легко, не задумываясь, зная, что все обойдется лучшим образом, как в хорошей книге, и что, видимо, когда тот был военным, кажется, майором, его наверняка любили солдаты, и он рассказывал им анекдоты, а сам смеялся анекдотам не меньше, чем солдаты. И, глядя на директора, он рассмеялся и подумал, что и жены вот таких, как директор, тоже любят просто и искренне, что, видимо, всем от общения с такими людьми живется хорошо.
— Нет ли у вас семейного альбома? — неожиданно спросил директор школы.
— Зачем он вам? — удивился Аверинов.
— Как зачем? Посмотреть. Все, к кому не зайдешь, стараются развлечь семейным альбомом. Все до одного.
Аверинов принес из спальни синий альбом, который купил на юге вместе с Ольгой. Фотографии не были заправлены в листы, а лежали навалом между ними. Директор подвинул кресло к столу, аккуратно стал брать огромными ручищами фотографии, пристально глядел на них и говорил:
— Ольгу Константиновну узнаю, как говорится, по походочке и по мордочке. Никак это мать? А что, вот это, должно быть, Ольга Константиновна опять? Она, узнаю по походочке.
Просмотрев все фотографии, он встал и пожал плечами:
— А говорили мне, что вы второй раз женаты? И сын что, мол, есть? Враки все это? Враки врут всегда.
— Кто говорил? — побледнел Аверинов.