— Да был у нас один такой физкультурник, Антонов, он мне и говорил. Прямо скажу вам, он, сукин сын, врать умеет. Меня враньем не перешибешь, а ведь обманул, подлец.
— За что же вы его выгнали? Кажется, он у вас работал, если не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь. Я его, подлеца, поделом выгнал. Пустой тип, этот Антонов. Он такой похабник, к учительнице приставал, Марье Федотовне, физичке нашей. Пристает подлец, и все. Я его отчитал по форме, а он не изменил свое поведение. Я для него не указ. Однако, кто-то звонит к вам.
— Есть у меня сын, есть, от первой жены, — сказал Аверинов и направился в коридор отворять дверь. Ему стало легко оттого, что он так прямо сказал, что есть сын, и что это его сын, и что он от первой жены. И удивился этому.
Перед дверью стоял Захаркин с маленьким букетиком цветов.
«Что-то должно быть общее у Захаркина и у моего сына?» — подумал Аверинов, печально и растроганно глядя на молодого инженера.
— Это Ольге Константиновне, — пробормотал Захаркин и протянул цветы Аверинову.
Прошло часа два. В гостиной накрыли стол. Вокруг стола суетилась Глафира Федоровна, ей помогал Захаркин. На столе стояли цветы, а вокруг поблескивали под сильным светом ярко горевшей люстры бутылки с коньяком, водкой и вином, и в хрустальной вазе томился салат; все посматривали на стол, и всех разбирал аппетит.
— Я к ним пришла, а оне мне положили шестьдесят рублей, — говорила Глафира Федоровна Захаркину. — А я им: нет, голубчики, нет, батьюшки вы мои, мне не денежки нужны ваши, а само обращение чтоб было на человеческом уровне. У меня пензия такая, но дайте мне пятьдесят рублей, но чтоб обоняние от вас ко мне лежало. Тотошние времена ветром продуло. Нет их. А мне отношения дайте. Сейчас кругом такое. Я работала когда, так нам начальник так и объяснял. Отношения дай — и все. А я пока не жалуюсь. Петр Алексеевич очень доверяет мне. Вы, говорит, у нас теперь хозяйка. Вот деньги, вот все. А я им той же монетой. Правильно говорю?
— Бесспорно, — отвечал Захаркин, смеясь. — У моего приятеля есть знакомый, и вот у того знакомого приятеля знакомый есть, и вот у приятеля знакомого приятеля теткина свекровь работает тоже домработницей. У министра. Представьте себе, тоже не жалуется.
— У хороших людей, батьюшки ты мои, даже горе на горе не походит.
— Смотрите, шампанское! — воскликнул удивленно Захаркин. — Вот так на!
— Я его, батьюшки мои, сроду в рот не беру, хоть тыщу рублей давай, хоть две. Я на его из презрения не гляжу, хоть лопни мои глаза.
Неожиданно за окном резко протрещал гром, и сразу подуло в комнату влажной прохладой. Глухо прокричал на станции электровоз в ответ грому.
В гостиную вошла в своем новом платье Ольга Константиновна.
— Давайте сядем? — поглядела она на мужа, улыбнулась Захаркину и директору школы. — Глафира Федоровна, ты горчицу принесла? Я же говорила. Я забыла сказать, Петр Алексеевич, что Смольников звонил и просил сказать, что не придет. У него голова разболелась. Что на это скажете?
— Ничего не скажу, — глухо ответил Аверинов и подумал: «К чему она такие вещи при всех говорит?» Смольников работал главным механиком. Аверинов догадывался, почему главный механик внезапно заболел, вернее, не захотел прийти. Как-то однажды к Смольникову приехала мать, и он устроил по случаю вечер, и вот Аверинов не пошел, кажется, объяснил это тем, что у него внезапно разболелась голова. Смольников платил ему той же монетой. Аверинову стало досадно на себя, потому что мог тогда пойти к Смольникову и ничего бы не случилось, если бы посидел у него с больной головой.
— Ну что ж, сели? — спросил Аверинов у директора.
Тот потирая руки, поглядел на Захаркина. В этот момент совсем низко над домом раздался оглушительный удар грома. Ольга в ужасе всплеснула руками, присела и тихо перекрестилась:
— Ой! Ой! Господи!
Аверинов сел, и все заспешили за стол, будто давно этого ждали.
— Я помню, что раньше таких громов в наших краях слыхом не слыхивали, — сказал директор, поискав глазами водку, и мигом раскупорил бутылку. — Это, я вам скажу, всему причиной атмосферные ядерные испытания. Загрязнение атмосферы. Ядерные испытания имеют две позиции, как я думаю — хорошую и плохую. Первая — все же прогресс, если наша страна производит их, а вторая — это хуже пирогов с тигрятами. Так?
Аверинов предложил выпить.
— Я ни сроду не пила, — заулыбалась Глафира Федоровна, взяла рюмку с вином, поднесла к носу, поморщилась и засмеялась. — Ольга Константиновна, пахнет не крепким. В церквях кагором причащают. Не грех выпить за здоровье Петра Алексеевича.