— Коньяк? Это преотлично, — сказал Захаркин, быстро выпил и стал закусывать салатом.
— Я коньяк не признаю, — буркнул директор, аккуратно направляя в рот буженину. — Мы в Германии в сорок пятом нашли в подвале одного герцога или графа двадцать ящиков с коньяком… С тех пор не пью эту гадость. Лучше нашей водочки нет и не будет во всем мире. Это всем известно.
Ольга сидела напротив мужа, молча ела и внимательно и встревоженно наблюдала за ним, а он видел это и злился на нее. Его сердило то, как она прямо сидит за столом, боясь помять свое новое платье, ее высокая кокетливая, аккуратно уложенная прическа, платье, обнажавшее слишком шею и полные красивые руки. Все злило. Бесило, что она всячески стремилась подчеркнуть свою моложавость, красивые волосы, свою в меру полную фигуру. Он как бы невзначай поглядел на жену, пытаясь найти в ней нечто такое, что подтвердило бы все нехорошие мысли о ней. Он так желал этого, что отметил про себя: у нее некрасивый совсем нос с маленькой выпуклой родинкой сбоку, которую она красила в черный цвет, глаза не такие уж красивые, хотя раньше они всегда нравились, и он говорил, что не встречал женщин с такими красивыми глазами, нашел и какое новое выражение в ее лице, совсем не такое, какое было раньше. В лице у нее, подумалось ему, появилось что-то змеиное. И вообще, решил Аверинов, взгляд у нее жестокий, злой…
Выпили еще. Директор школы припомнил случай, когда его чуть не убили на войне, а молодой инженер все порывался что-то сказать, но никак не мог решиться.
— А я вас видел сегодня на работе, — сказал Аверинов инженеру.
— В одном месте грунт может поплыть, Петр Алексеевич. Не будем же мы дренажную систему возводить. Вот я предложил новую идейку. Я предложил, а меня не понимают. Первооснова электронной машины — это логический элемент, ну там еще устройства ввода-вывода, запоминающее устройство, а все-таки первооснова — это логический элемент.
— Ну так что же? — не понял Аверинов.
— А в человеке нет этой первоосновы…
— Понятно, — перебил Аверинов. — Вот вы скажите мне, как вы понимаете то, что для вас главное, например, свою жизнь? — Аверинов взглянул на жену. — Я, например, прожил сорок четыре года, но некоторые вещи начинаю понимать только сейчас. Часто мне кажется, что я не совсем полноценно прожил свою жизнь, не так, как мог прожить… Но, как говорится, прошлое не воротишь… Вы сами как думаете? Например, будете ли вы когда-нибудь в чем-нибудь раскаиваться? А если да, то в чем? Именно, в чем?
— Видите, Петр Алексеевич, возьмем оптимальный исход — буду. Я, как, видимо, многие, постоянно стараюсь оценить свои и чужие поступки с разных сторон — с моей, вашей, его, объективно и так далее. В своей первооснове жизнь — это стремление к идеалу. Неважно какому. Для вора — это идеально украсть, когда никто не поймает; для дождевого червя — это идеальная грязь, где ему можно блаженствовать; для ребенка — это идеальная лужа, в которой ему бы хотелось попрыгать; для вас — это наладить бесперебойную работу станции, ну еще различные нюансы личного плана. Личный план — это стремление к идеальному моменту: хорошо поспать, не попасться для одних начальству на глаза, хорошо поесть, избавиться от изжоги. Идеал многообразен. Лично для меня идеал — стать настоящим интеллигентом. По своему содержанию жизнь — это борьба с самим собой, особенно это характерно для русского человека. Русский человек такой, что самый стойкий противник его — это он сам. Конфликтовать с самим собой он будет вечно. Это есть у вас в высшей степени, Петр Алексеевич, есть у меня, есть у многих. Так что при стремлении к идеалу нужно всегда делать поправку на свою способность не любить, терзать себя. Например, мне нравится какая-нибудь очень красивая женщина, но она — жена моего товарища. Это простой пример. Это и есть борьба со своей страстью, с условностью. Борьба мыслей и чувств. Это и есть внутренняя, локальная борьба, как говорят, но она и самая сложная… Человек всегда стремится познать хорошо самого себя, но вряд ли он сможет когда-нибудь это сделать. Внедрение компьютеров внесет новый элемент в понятие самого себя — элемент целесообразности. Но…
— Не о том говорите, молодой инженер, — сказал директор школы. — Очень даже не о том. Такие явления во многом мешают нам. Не о том говорите. Чувства нужно воспитывать, приструнивать. Все поддается воспитанию. Хама можно сделать интеллигентом. Перед вами мост. Он разбомблен. Это вводная… Что будете делать?
— Скажите, как читал Владимир Мономах? — спросил Захаркин и погладил свою бороду. Директор не понимал, почему спросили об этом его и с удивлением поглядел, перестав есть, на инженера, потом уставился на Аверинова, и его толстые губы медленно стали расплываться в улыбке.