— То есть? — удивленно спросил Пряхин, всматриваясь в близкое лицо Саворина и не видя его, и от этого чувствуя какую-то неловкость, будто и в самом деле лицо Саворина помогло бы ему точно понять: врет он или нет? Пряхин поспешно скручивал новую папиросу и уже точно знал, что Саворин, хотя и выпивший, но все же не врал. — Пошли.
— Пошли-то пошли, Андрей Петрович, а вот поспешить бы не мешало.
Нужно было пройти вдоль длинных порядков огромного села, пересечь по льду речку и на том берегу, минуя большое колхозное поле, отводившееся всегда весною под пшеницу, выйти к оврагу, подле которого стоял этот домишко.
Саворин, оглядываясь, торопился впереди, и от того, что часто оглядывался и прикрывал лицо своей здоровенной, наверное, красной от мороза рукой, Пряхину опять показалось, что его разыгрывают. Ветер дул в лицо ровно, не ослабевая, в непрерывном шелестящем потоке, казалось, слышались человеческие нотки, обрывки слов, стон, и Пряхину от этого становилось не по себе.
— Саворин! — крикнул он, глядя на желтоватые огоньки села. Парень остановился. — Заблудились, Коля, нет? Вон как метет…
— Нет, Андрей Петрович, не заблудились.
— И чего тебя с Сироткиной поперло в такую непогодь черт знает куда? Подожди… Прикурю. Ах, черт, табак вымело.
— На сигареты. Опаловые. Болгарские. Табак уж никто не курит. Председателю сельсовета можно разоряться и на сигареты.
— Это размятые сигареты, Коля. И чего вас поперло, говорю, в такую круговерть? И не врешь ты все?
— Вот нужда… А с чего он там оказался — вот вопрос, Андрей Петрович? Вот вам вопрос, Андрей Петрович. Ломаю голову и не пойму.
— Кто то есть?
— Ну ведь этот наш Денисов-то Михаил, чего, говорю? Ну, так я говорю, что ему там-то надо было, Андрей Петрович?
— Вот то-то же, — ответил Пряхин, втянул голову в плечи, трогаясь, и до него только теперь дошел смысл сказанного, и он даже приостановился: действительно, Денисов живет в селе возле клуба, у него жена и трое детишек, а он — на тебе — лежит где-то в хибарке километров за пять. Пряхину не впервые приходилось ночью идти бог весть куда. Как-то уж повелось и раньше, когда он еще не был депутатом, к нему приходили бабы, просили унять то разбушевавшегося мужа или свекра, то подзагулявшего взрослого сынка, помочь вызвать милиционера, врача, и он, желая того или нет, торопился на помощь, говорил, как полагается в таких случаях, необходимые слова, грозился законом, увещевал, а иной раз, обруганный обидчиками и обиженными, зло сплюнув, уходил прочь с твердым желанием не показывать свой нос туда, где и без него обойдутся, но когда был нужен и звали опять, он сдавался и спешил на помощь.
Спустились к Оке, Саворин упал, ушиб ногу и долго прихрамывал, и тихо, про себя ругал буран, снег, небо и Михаила Денисова, из-за которого пришлось мерзнуть.
Перейдя реку, направились вдоль берега. Этот берег был не крут, но заметен рыхлым снегом, и им не хотелось лезть напролом. Саворин то и дело размахивал руками, согреваясь.
— Как бы не заблудиться, — проговорил тревожно Пряхин, оглядываясь и потирая озябший нос.
— Чего? — спросил Саворин и, найдя наконец пологий совсем берег, выбрался на поле. Здесь дуло еще сильнее, не видно было ни зги. Упругие снежинки, с шелестом прокатываясь по твердому насту, ударялись друг о дружку и сиротливо разлетались в разные стороны, и, казалось, говорили людям: вот как мы одиноки, вот как нам холодно. И, видимо, каждая твердая крупинка в отдельности жалобно стонала, пролетая с огромной скоростью в воздухе, и эта ее песня была печальна и грустна.
Они закурили. Как только остановились, буран будто с еще большей яростью набросился на них, слепя глаза, обволакивая вихрем снега, и каждый из них подумал, что в такую погоду лучше всего сидеть в теплом доме, лежать или пить чай, или смотреть телевизор.
— Тут председательский «газик» не пройдет, вездеход нужен, Коля! — громко крикнул Пряхин.
— Не, не пройдет! Застрянет!
— Лошадь только выручает! В космосе на спутниках, а на земле на лошади! Ох-х-хо, погодушка!
— Только на лошади, — Саворин потянул сильно носом и круто взял влево. Пряхин заметил, что чуть посветлело, поглядел на небо, удивляясь и не понимая, отчего бы это; стал различать огромную качающуюся спину Саворина и еще что-то впереди них, которое больше он, видимо, угадывал, чем видел, — то ли лес, то ли еще что.