У меня, видимо, начинался жар, потому что, когда я попытался встать, поплыло в глазах.
Старик сел, зло посмотрел на меня.
— Плутали?
И тут я заметил, что он чуть шепелявит, и это оттого, что у него нет зубов.
— Вы ночевали в этой даче?
Я кивнул. Старик теперь был со мной на «вы», в его сердитом голосе звучала обида и еще, пожалуй, злость.
— Вам нечего делать было?
— Но я думал, что отогреюсь, не замерзать же мне, — отвечал я, чувствуя, что и в самом деле совершил большую глупость.
— Вы там спали? — опять спросил старик.
Он теперь подчеркнуто говорил на «вы», говорил коротко и все больше хмурился.
— Нет, не спал, — отвечал я.
— Если не спали, что же делали, мерзли?
— Угу, — ответил я и глупо улыбнулся.
Старик походил по избе, постоял у окна, а мне хоть собирайся и уходи, потому что было очень неприятно.
— Дедушка, — сказал я, — не хочу оправдываться, но, право, было так холодно. Мороз ударил…
Старик молчал. Вскоре он отошел от окна, сел подле печи.
— Вам холодно? — спросил он меня, и в его голосе чувствовалась горькая ирония. — Вы замерзли? — Я молчал. — А что же ко мне не пришли, побрезговали, значит?
Он взял свою кружку с водкой и вылил в ведро.
— Я, может, гордый тоже, — сказал, — это вам к примеру, молодой гражданин.
Разнервничавшись до этого, я стал успокаиваться, узнав причину перемены в старике и думая, как рассказать ему все.
Мне было трудно это сделать еще и потому, что голова моя совсем разболелась, но я сказал то, что пришло в голову:
— Я вашего дома не видел. Было темно, я дома не видел. Вот как все было, и замерзать я не хотел.
— Ну постучал бы, — отозвался старик, — люди ведь.
Он опять походил по избе, поглядел на меня, и мне показалось теперь, что он стал будто древнее, осунулся; в поблескивающих его глазах все еще была обида.
Я подумал, что где-то мне приходилось видеть такое лицо на картине, но на какой, я так и не вспомнил.
— Пороши-то были? — спросил он, прерывая мои мысли.
— Не было, — отвечал я, — мороз ударил, а снега не было.
— Ну да, темень, — согласился окончательно старик и придвинулся к печке; подозрение, возникшее у него, исчезло. — Энту халупу на дачу купили, — сказал он медленно. — Я поприглядеть взялся.
Он опять налил себе водки, и мы, стукнувшись кружками, выпили.
— Из Калуг купили, — добавил он, закурил и жадно затянулся.
Мне стало жарко.
Я начал рассказывать старику, как я вышел из сторожки, как все было белое, как меня это поразило, как оцепенел от неожиданности…
Старик внимательно смотрел на меня, вглядываясь в мое лицо и, также не отрывая взгляда, крикнул:
— Марья, слыхаешь аль нет?
— Чего? — сразу отозвался голос старушки. Она, видать, тоже не спала.
— Иде градусник? Голова, чай, у него. Жар!
Меня клонило ко сну, хотелось если не спать, то хотя бы полежать, и время от времени я впадал в полузабытье, плохо сознавая, что со мной, и думая о том, как хорошо, что старик перестал обижаться.
Около меня суетились, о чем-то говорили, но всего этого я не видел. Вскоре повели спать. Я подумал о том, как нехорошо получилось, сколько хлопот доставил старикам, а все потому, что поехал отдыхать за город.
Проснулся уже после полудня — ходики показывали четыре часа.
— Проснулся, — сказал старик. — Подавай сюда.
Старуха принесла малиновое варенье в стакане, чай в кружке, отдала старику. Мне даже стало нехорошо, когда увидел в ее глазах слезы, не думал, что мое положение окажется таким плохим.
Старик говорил:
— Пей наперво чай, а по горячему следу пускай варенье. Сильно помогет. Очень даже. Пей-то, потому как варенье, скажу я тебе, лучшее лекарство. Выпьешь, а оно тепло р-раз, и держит.
Два окошка в избе запотели от жары; мутно сочились в них вечерние сумерки, располагая к тихому разговору, молчанию, воспоминаниям… Мне казалось, что я уже видел когда-то старика и старушку, все, что окружает меня, но только мучительно рылся в памяти и не мог вспомнить, когда это было. Затревожилась память. И как в музыке, когда в стройный хор инструментов вдруг вплетается тревожный звук и ждешь, что вот-вот грянет что-то необыкновенное, и весь напрягаешься от этого, так и в память вдруг прокрадется какая-нибудь мысль, и понимаешь, что вот-вот что-то вспомнишь…
Сейчас старик казался суше, с маленьким морщинистым личиком, редкой бородкой.