На перроне ветер дул с четырех сторон одновременно, рябил огромные лужи, брызгал в лицо подхваченными с крыш каплями. Митя остановился у двери вокзала, посмотрел на свешивающиеся с крыши сосульки, на грачей, на черный плетень, огораживающий тополя. Через пути виднелись два длинных двухэтажных дома, потом беленькие одноэтажные. Не было видно никого, ни одного человека. Митя ослабил галстук, сел на чемодан, достал папиросы и почувствовал, как задрожали пальцы. Кричала ворона, качаясь на ветке, ожидая, когда он что-нибудь выбросит. Ветер дул снизу, бил в лицо запахом талой воды и мерзлой земли и щекотал выросшую за дорогу щетину. Митя почувствовал, как глухо заходило в груди, как пусто и одиноко стало ему. Не помог и дым, и он выбросил папиросу, и, как будто она была всему виновницей, начал со злостью растирать ее ботинком. Затем подхватил чемодан, направился на станцию, думая о том, что как только представится возможность, сразу же уедет из колхоза. Но что дальше? На углу он остановился. Никого. Глухо и озябло шумели деревья. На перрон спланировала ворона, и, озираясь, заковыляла к тому месту, где он сидел.
Митя, осторожно переступая лужи, направился по хрусткому, ломкому снегу вдоль плетня, и невольно думая о том, что весна есть весна. С тыльной стороны вокзала, с крыши, были содраны доски, виднелись вновь поставленные стропила. Слева, в гуще толпящихся берез, чернела водокачка. Недалеко стоял ларек, за ним виднелась лошадь, которая внимательно смотрела на агронома. Митя направился к ларьку. За прилавком сидел мужчина и спал. С той стороны к стеклу было приклеено объявление: «Ввиду весны спиртное запрещено». Ларек чуть скрипел: сзади чесалась об него лошадь. Митя постучал пальцем по стеклу. Медленно открылся один глаз у продавца. Митя опять постучал, покашлял:
— Ну, что? Открыто, нет?
— А то. В сказки играем, — сказал неожиданно продавец, открыл глаза и подозрительно глянул на Митю. — А то, — добавил он. — Чего вам?
— Вина, двести граммов, — сказал Митя.
— Чего, слепой? Читай объявление.
— Мне немного и полегче бы, — сказал Митя. — Только приехал. Кругом все закрыто, а прохладно что-то, ветер. Никто не встретил, хоть назад уезжай.
— Чита-ай, — сказал продавец. — Не наша работа. Читай.
— Но до посевной еще две недели, — проговорил Митя, — что же так рано?
— Давеча пришли, сказали, а нам что? Зимой пили, таперича пусть глаза протирають, просыпаются пусть. — Он повернулся, что-то передвинул. — Конфеточек вкусите.
Митя повернул к вокзалу.
На углу вокзала кто-то тронул его за локоть. Маленький старичок глядел на него, переступая с ноги на ногу.
— Чито? — спросил старичок.
Митя улыбнулся. Старичок был в рваном, затертом полушубке, под которым виднелась новая телогрейка.
— Что вам? — спросил Митя, поставил чемодан и нагнулся к нему. — Что вам, папань?
— Чито? — сказал снова старичок. Митя рассмеялся. — Путяевские Выселки? Туда ты? А?
— За мной вы, папань? За мной, ну да, ну да!! — с какой-то радостью сказал Митя.
Старичок хитро засмеялся, засеменил за вокзал, оглядываясь и подмигивая ему.
— Вот и бричка, — проговорил он. — Вот, она, подруженька, вот. — Они сели. — Но-о-о, махонькая, — сказал старичок. — Но-о-о. — Лошадь перестала чесаться, лениво посмотрела на сидящих и дернулась.
Ехали медленно, старичок часто останавливал лошадь, обегал кругом брички, опять садился, закуривал и подмигивал агроному.
Выехали за станцию и долго молчали. Митя смотрел на топкую дорогу, на поле, покрытое стерней…
Временами налетал ветер и бросал в лицо холодные, тяжелые капли, и тогда пахло хвоей.
Старичок кутался в полушубок и кричал:
— Но-о-о, скаженная, но-о-о! — поглядывал на низко проседающие к земле тучи, бил вожжой лошадь. — В агрономы? — спросил старичок. — В агрономы, калякаю? Правленье ты, — добавил. — Ноне молодь пошла бойкая, охочая до работы. — Митя поднял воротник, от холода свело скулы. — А угадай, кто я, учитель? — спросил старичок. Митя помотал головой. — А может, летун? — он показал двумя пальцами, изображая полет самолета. — Бери, укутывайся, — кинул Мите дождевик. — Ветер-то крепчает, фу-у!
Старичок все говорил и говорил, возвращаясь к старому:
— А кто я? Давеча глядели кино «Гамлет». Может, и оттуда, который на острых шпырях дерется, а?
Митя, глядя на маленькую головку старичка, беленькую бородку, косые глаза, говорил: «Нет», — и прятался за старичка от ветра. Старичок засмеялся, откинулся на спину.