Странно, как легко сегодня, как хорошо. Удивленно смотрит она на всех, вопросительно поворачивается к соседу мужчине, а тот кивает головой: мол, ладно, все хорошо. За окном мелькают фонари, и кажется ей, что все куда-то летят, туда, где она, Мариша, ни разу не была. Что-то захватывает ее, думается, что поезд так быстро идет потому, что она торопится, а ей все хочется быстрее, быстрее. Никогда Мариша так не стремилась туда, за город, как сегодня. И отчего бы это?
Проносятся какие-то провода, столбы, стучит вагон, — будто в кино; только она не на скамейке сидит, а сама на беленьком экране, и все ей вдруг представилось загадочным, таинственным, полным какого-то особого, неведомого смысла.
Мужчина изредка поглядывает на нее, а у самого такие тонюсенькие усы. Тихо говорят, приглушенно; поворачивает поезд, и всех заваливает в одну сторону, и тогда поскрипывает тоненько вагон, хватаются все за поручни, будто голосуют, — так разом вскидываются загорелые после лета руки, и у всех блестящие браслетки часов.
Мариша начинает думать; даже глаза затуманились, и повеяло чем-то далеким, но тут остановился поезд, и все кинулись к выходу. Тесно у двери. А этот мужчина, что улыбался, уперся рукой в поручень и пропустил ее впереди себя. Хотела поблагодарить, но где там: все бегут, опаздывают на электричку, и она пошла быстро, хотя чувствует, как порхает сердце, как застучало в висках. Прислонилась к колонне. Теперь кажется смешным, что так бежала. Зачем?
На улице Чкалова зашла в магазин. Все еще кружилась голова, но отдохнула только в очереди, куда встала, чтобы купить Машиной дочке, к которой едет, гостинца.
Когда подошла очередь, Мариша заметила, что продавщица на этот раз молоденькая, такая краснощекая, как Светочка у Машеньки, глаза не моргают, широкие, даже не верится, что могут быть такие. И лица не видно; одни глаза. И не сразу разглядишь, что они серые: у нее еще синие разводы, вот и угадай. И родинка не похожа на настоящую. Вот как пошло. Девочка смотрит и ждет, а тонкие губы все поджимаются и поджимаются, даже на хрупкой шее кожа натянулась и жилки прояснились.
«Ей бы сказать, а она смотрит», — думала Мариша, идя к электричке и укладывая в сумочку конфеты и пирожное. Продавец сконфузилась и проговорила:
— Вам что? Не задерживайте.
Только тогда Мариша заторопилась, начала объяснять, сбилась и никак в сумочке не могла найти деньги. Вот как бывает.
— Дайте в другую бумагу заверну, рассыплется.
Продавщица обернула еще раз бумагой кулек и посмотрела на нее, будто спрашивала: что с вами? А она, Мариша-то, не виновата, потому что вспомнила, что раньше хотела быть такой же, как эта девочка. И была бы, а не получилось. И сейчас она в мечте была такой же и смотрела на себя, старую, уже глазами девочки, которой хотела быть тогда. Вот какие бывают привидения.
На платформе пришлось еще постоять, подумать. «Как славно: торопилась, везде задерживалась, а вот не опоздала, — думала она, глядя, как толпятся люди, как далеко золотятся крыши домов и горят окна. — А вечерние зори уж очень спелые; видать, к измене погода идет; воздух, пожалуй, посвежей здесь, но все такой же медвяный, и небо не такое, как весною, а мягкое, чуть белесое и совсем молочное между домами».
В электричке села к окну и поглядела на рдеющее солнце. Вода в Яузе была сизой и розоватой, переливалась. Она смотрела и смотрела на дома, на прошмыгивающие электрички. Казалось, что скамейка, когда мимо громыхала электричка, проваливалась, и это пугало ее.
В Люблино она пожалела, что так быстро приехала. Уж очень нравилось смотреть и на тихие красноватые стройки, красные точки на шпилях высотных зданий, и на низкое, будто над всем распластавшееся густое небо, видное далеко, до самой сизой дымки, поднимающейся от земли.
По дороге к Маше подумала, что она давно не была у нее, перекладывала в сумке пирожное, конфеты, улыбалась, вспоминая, как будет рада девочка, оглядывалась и оглядывалась на прохожих. Видела торопящихся, все больше чему-то улыбающихся людей и радовалась. Здесь уже встречались под ногами желтенькие листочки, а воздух был свежей, прохладней и приятно облегал лицо.
Комната оказалась запертой: соседи сказали, что Маша и Иван ушли за ребенком в детсад. Мариша села на табуретку около их вешалки. Сосчитала двери. Всего восемь. И удивилась, что нет шума, а ведь восемь семей, почитай, а тихо как.
Из одной двери выглянул мальчик, растерянно поглядел на нее, шмыгнул носом и скрылся.
— Ничего, я посижу, — сказала она себе, считая, что мальчик растерялся, увидев ее. — Посижу, а они придут.
Она стала думать о том, что давно не была у них, что девочка за это время, видать, подросла и может не узнать ее, Маришу. Но она скажет, что это тетя Мариша, и та радостно засмеется и будет так ловко есть пирожное, конфеты, а она уже на нее насмотрится. Уж она на нее будет смотреть и насмотрится.