Выбрать главу

— Ты что? Возьми еще сигаретку, ты че одну взял? Бери.

— Слушай, — сказал мужчина, — ты знаешь, как меня звать?

— Нет, а что?

— Меня звать — Кулёк. Понял, чтобы не было недовразумения. А тебя как, Афанасий, что ли?

— Ну да. Да откуда тебе известно?

— Откуда, от всего. На руке у тебя написано. Я ж бывший цыган.

— Не заметно что-то.

— А я на сто процентов цыган.

Афанасий глядел на мужчину во все глаза и чему-то тихо улыбался. Есть же люди, с которыми тебе с первых минут хорошо, и сразу кажется, что знал ты их давно, и хочется тебе их видеть и сидеть с ними, смотреть на них, чувствуешь себя в этот момент каким-то просветленно-тихим, наполняют они тебя невидимым, но осязаемым счастьем, будто вливают в тебя что-то удивительное, прекрасное, и тянешься к ним, хотя и знать их никогда не знал. Вот дела.

Это и почувствовал Афанасий. Ему стало не весело, но легко, и он вздохнул свободно и радостно.

— Как же это — Кулек? — спросил Афанасий. — Ты отроду Кульком был или как?

— От роду я Цыган был, а сейчас Кулек Иванович. Я кочевал, я не один кочевал, а сейчас слесарем в депо. А я был цыган Туано.

— Это имя такое? Что, нет русских имен?

— Афанасий, дай еще закурить. Извини, друг, у меня все вышло.

— Да бери, чего просишь, кури, что я, жалею, бери. Не одну бери, три-четыре бери. Цыган, а такой стеснительный, бери-бери, три-четыре бери…

Кулек закурил опять и блаженно улыбнулся.

— Познакомился с Марией, такой ужас, а она требовала, чтоб был я Иван. Стал Иваном, а прозвали Кульком. Видишь, нос мой на кулек похожий. Кулек, и все.

— Ну и ну, — сказал Афанасий. — Она красивая, так я соображаю?

— Очень, как говорится, красивая, такая уж красивая. Ничего не мог поделать. У тебя тоже, наверное, друг, красивая женка? Ты сам парень с руки, белое лицо, волосы курчавые и глаза голубые. У таких женки красавицы.

Солнце уже село в лес; точно следы его, розовели кучки облаков. Поплыл по полю туман. Афанасию казалось, что уносится и он вместе с этим задумчивым туманом, но рядом сидел цыган, о чем-то расспрашивал, а Афанасий растерянно кивал.

Мимо, обдавая грохотом и пылью, пронесся нефтеналивной состав, прогремел и смолк. Где-то, видать, на болоте, во всю трудился хор лягушек… Выглянули звезды, и вдруг подул влажный, отяжелевший от запахов полей ветер.

— Ну, друг, — говорил цыганок, осторожно подкуривая, — у тебя тоска крестовая на сердце. Дорога, казенный дом, серьезные разговоры предстоят…

— Почему? — спросил Афанасий.

— Молчишь, грустишь, значит. Раньше случалось со мной, когда я с Марьей ругался. Иду домой, знаешь, поругаешься. Она на меня, а я на нее. Она подушку в руки и на горище спать. Вари, говорит, сам, готовь, стирай сам.

— Готовил?

— А чего ж, готовил, варил, я, знаешь, друг, очень мастер на это. Я, например, суп могу и борщ готовить, жарить могу мясо лучше, чем она.

— А я не могу готовить. Прихожу, скандал из-за этого. Что ни слово скажи, она на дыбы. Особливо вот третьего дня было. Все думаю: разведусь.

— Ну, друг, — засмеялся цыган, — ну глупый же ты, как дурной.

— А чего за жизнь, когда такая ссора, когда вразумительно нельзя поговорить. Это не жизнь, а так — нервы. Сперва было хорошо, душа в душу, а третьего дня — карнавал. Я, говорит, сама работаю и сама устаю. А я говорю: я работаю. Вот, кричит, ты и готовь.

— Ну и готовь, — удивился цыган и даже привстал. — Дурной какой, готовь.

— Ну, я один, что ли?

— Она у тебя ведь слабая, друг.

— Откуда тебе это известно, Кулек? Ты, как ни слово, в цель.

— Я цыган — держи карман, чтобы не было обман. Женщина — она всегда слабая.

— Значит, я дурак?

— Конечно, друг, дурак законный.

— Да ты как, ты че мне это говоришь, поболтать чтоб, али как? На́ сигареты, бери еще, кури. Ха-ха, вот задачу дал.

— Я тебе задачу дал? — удивился Кулек. — Ты сам себе задачу дал.

Афанасий встал, прошелся вдоль заборчика, оглянулся на Кулька и усмехнулся. Он почувствовал, почти физически ощутил, как освобождается от тяжести, которая давила его с третьего дня; он еще ничего не решил, но уже понимал, что будет что-то другое, новое, тихо хихикнул и засмеялся, потом расхохотался и сел рядом с Кульком.

— Ку-у-ля! — позвал женский голос.