— И не надоело? — спросил, усмехнувшись, Пашка, думая, что за один день так много понял, так много пережил, что его теперь не удивишь степью и всем остальным.
— Нет такого, — ответил старик, переворачиваясь на бок. — Раньше я ночь не любил. Только теперь, — вздохнул он, помолчал и, пошарив в кармане, тоже лег на живот, вынул портсигар, сдул с него пыль, — счас я люблю сидеть в темноте и глядеть, как сходит с земли день. Мало годов мне жить впереди — вот с чего обидно.
Старик вздохнул, аккуратно послюнявил газетку и свернул самокрутку. Пашка предложил дяде Ване сигарету, но старик отказался, прикурил самокрутку, пыхтя и собирая оброненные на себя табачинки.
— Так-то, Пашка. Так-то, Пашка. Жизню надо беречь. И свою и чужую.
А парень думал, что теперь не поедет, как хотел раньше, поступать в институт: для него учение потеряло смысл. Учеба, в сущности, ничего не даст ему. Но спустя минутку Пашка уже думал по-другому: поступит в институт, закончит его, потом скажет Ире, когда та будет замужем, что сделал это ради нее, и пусть она помучается. Но тут же вспомнил, как Ира восхищалась степью, холмами, всем, что глубоко, как недавно понял он, презираемо им. Стоит ли в таком случае учиться ради нее? Пашка саркастически рассмеялся и проговорил вслух:
— Дорого берете, мадам!
— А? — спросил дядя Ваня. Он, наверное, тоже думал о чем-то своем и не услышал сказанное Пашкой.
— Это я так, — усмехнулся Пашка.
— Так, Пашка, ничего не бывает. Кыц, противная! — крикнул он на собаку, откуда-то вдруг появившуюся и лизнувшую его в лицо. — Чтоб ты сдохла!
Собака заскулила и, повизгивая, поползла к Пашке.
— Так, Пашка, сколько помню жизнь, ничего никогда не бывает.
— Бывает, — ответил Пашка, чувствуя в своих словах уверенность. — Бывает. Ты мне скажи вот что: какая у тебя была жена?
— Жена? — спросил тихо дядя Ваня, так тихо, что Пашка понял: он все слышал, но спрашивает, чтоб еще раз послушать, как звучит вопрос — Жена, — повторил он еще несколько раз, — жена, пытаешь? Жена, да? Тетка твоя?
— Ага, жена, — кивнул Пашка, считая, что может обо всем спрашивать, всем интересоваться, так как он теперь необыкновенно сведущий человек, особенно вот в таких делах, что теперь должен над всем посмеиваться, его трудно провести: он все испытал и через все прошел.
— Она давно умерла, — ответил дядя Ваня, затягиваясь. — Давно. Сколько уж годов-то прошло! Считай, не было тебя. А жена-то у меня, дай бог каждому такую, баская. Не помнишь?
— Не помню.
— Куда… тебя не было на свете. А случилось так: пришла и мне говорит: болею шибко. Полежи, говорю. Да не поэтому, говорит. Была богомольная она. Ходила полоскать на речку. У Онискиной запруды, сам знаешь, там топко сейчас, полоскала белье. Из воды, говорит, выпучился большу-ущий красный рак, надулся и сказал: «Господь бог просил». Она ни живая ни мертвая сделалась. Прибегла домой, слегла. Полежала дней десять и умёрла. Любила скрипку слушать. Как заиграет Колька Горшков, так и тянет: пошли и пошли, послухаем. Сам думал выучить игру, а куда там, не успел. Счас вон выучил, играю.
— С тех пор и один? — спросил Пашка.
— А как же еще, один. А то как же? Ходил потом на запруду, ждал этого рака, не было его. Представилось ей такое видение. Как ране говорили? Собака одна стихи складывала, али бык, рассказывали, расхохотался. Стоит, а сам: охо-хо, охо-хо! Чего не было. Счас такого не услышишь, засмеют.
Потемнело. На время перестали верещать кузнечики. Далеко за речкой обозначилось белое пятно — видать, ехала машина, не поймешь, где она и куда едет, а только дрожит в воздухе что-то белое.
— Вот, — сказал снова дядя Ваня, — прошло годов-то… Счас проснусь, грабаю руками постель, будто она была, а только нет, приснилось мне. Каждую ночь вижу ее, не померла будто…
Он сел, обхватил коленки руками и задумался. Только через некоторое время, когда Пашка заерзал и несколько раз оттолкнул пытавшуюся лизнуть в лицо собаку, дядя Ваня сказал, как бы продолжая то, о чем думал:
— Рано ушла из жизни-то. Да только жди, не вернешь ее.
В его голосе не было отчаяния, которое бывает у слабых людей после горя; в его рассказе было что-то простое, сегодняшнее, тронувшее неожиданно и Пашку, который думал в это время, что, видимо, дядя Ваня очень любил, раз так говорит, так рассуждает и делает. Недавно старик купил скрипку и начал учиться играть на ней, хотя, как сам думал Пашка, кто же делает это на старости лет. Во всем этом было нечто такое, чего еще не понимал он, Пашка. Почему же дядя Ваня всегда говорит о жене, постоянно ее вспоминает? Наверное, все время о ней думает. И тут же парень подумал: видимо, неспроста и у него в голове одна Ира, потому что о чем бы ни говорил, обязательно свяжет с ней.