— Давайте я провожу вас домой? — спросил он, и они медленно побрели по скверику на другой конец, постояли там и так же тихо вернулись.
Легкое чувство, появившееся у него в самом начале, сменилось досадой на себя: он не смог поддержать разговор, поговорить, расспросить ее. Вспомнил знакомых ребят, которые в первый же вечер знакомства запросто ведут себя с девушками, будто знают их тысячу лет, и не упускают возможности заводить новые и новые знакомства, припомнились поездки за город, смех, грубые шуточки друзей с намеками, и как неловко он себя там чувствовал, как трудно ему все это давалось, и он спешил уехать. Друзья были старше его, подтрунивали над ним, им хотелось казаться бывалыми, показать, как они здорово во всем разбираются, а ему шел двадцать первый год.
У подъезда в общежитие остановились.
— Это ваш дом, — сказал он, лишь бы что-то сказать. — А я и не знал, что вы в общежитии живете.
— Откуда же вам знать, — улыбнулась она. — Я спать хочу. Я просто устала от книг.
У подъезда было светло. Он пытался хорошо разглядеть ее, но она торопливо подала руку и ушла.
На другой день ее не было. Взглядывая на каждого вошедшего, убеждаясь, что это не она, он облегченно вздыхал и погружался в работу. Но девушка не пришла и на следующий день. Появилась неожиданно. Увидел ее в очереди за книгами. Она стояла и рассматривала выставку новых книг; торопясь, он опять не успел ее разглядеть, а только засмущался, покраснел, посмотрел уже в спину, когда девушка, взяв стопку книг, уходила в зал, и, увидя ее небольшую фигурку в коричневом плиссированном платье, те же завитушки волос, облегченно вздохнул, потому что ничего необычного в ней не находил.
Ему всегда казалось, что встретит обязательно высокую, стройную девушку необыкновенной красоты, пойдет с ней по улицам Москвы, а встречные будут завидовать ему, оглядываться. Он, правда, робел перед своей мечтой. Теперь ему думалось, что стоит успокоиться и забыть тот вечер, заглушить то новое чувство, которое появилось тогда у него, и пусть будет все так, как было до этого.
Только однажды, уже под вечер, ему вспомнился давно забытый сон; он даже записал его в дневник: встретил ее, стройную, с такими глазами, как вот у этой девушки, и они говорили много и долго о чем-то высоком, и во всем было столько возвышенного, красивого. Он рассказывал о ядерных реакциях, о каких-то замечательных вещах, которыми интересуются крупные ученые. Все это было серьезно и многозначительно. Она была или балериной, или актрисой.
Вечером он с удивлением увидел, что она осталась одна, но в то же время решил, что иначе и не могло быть. Она сидела, склонясь над книгой, а на ее бледном, чуть широковатом в скулах личике, с веерками длинных ресниц угадывалось напряжение, и сейчас, когда не с кем ее сравнивать, она была красивой, и ей так шла бледность, выгоревшие до медности волосы.
Он видел ее через стекло двери и теперь хорошо мог разглядеть.
Вскоре она встала, оглянулась и удивленно посмотрела на дверь.
— А я опять позже всех, — сказала, отдавая ему книги.
— Вы такая ученая.
— Ах и ученая, прямо академик. — Она взяла билет и тихо проговорила: — До свидания.
Он заторопился, услышав, как хлопнула дверь.
Быстро запер библиотеку и догнал ее уже во дворе. Она шла тихо, а он гадал, ждет ли она его или нет, и сам замедлил шаг, но догнал ее и пошел рядом, опять чувствуя неловкость и ту робость, которая начала появляться у него к вечеру.
— Какая погода? — спросил он, оглядываясь и делая вид, что действительно интересуется только погодой.
— Вы о чем? — спросила она, отрываясь от своих мыслей и поворачивая к нему свое лицо.
Он только мельком взглянул на ее лицо и растерялся. Она смотрела на него. Шли медленно по аллее, но затем свернули в переулок, еще раз в переулок к Большой Пироговской, а он все думал о том, какое у нее, в сущности, красивое лицо. Он время от времени повторял:
— Какая погода, а?
— Я всегда люблю осень.
Повернули к Новодевичьему монастырю, остановились у афиши, удивились тому, как мало на улице народу и как пустынно.
— На этой улице никогда нет прохожих, — сказал он, оглядываясь.
— А я так поздно не хожу здесь. Боюсь. Я ужасная трусиха.
— Ну что вы? — удивился он.
— Нет, нет, все говорят, — уверила она его и замолчала.
Из-за монастырских стен выплыла пополневшая луна; ветер зашуршал листьями на деревьях. Они свернули к пруду. Стали видны белые и черные лебеди, плавающие по розоватой от фонарей воде, плавали тихо, величественно.