В доме стало темно. Некоторое время было совсем тихо, только сверчок играл на виолончели песню о вечной любви.
— Совсем черно кругом, — пропищала выбежавшая на середину дома мышка.
Она заблудилась, и хотя знала, что в доме нет кошки, но ей было боязно; чтобы никому не досталось зернышко, которое нашла в чулане, она съела его.
— Как тихо и блаженно, — проговорила эмалированная кастрюля, в которой художник варил универсальную кашу, пригодную на завтрак, обед и ужин.
В кастрюле осталось еще много каши, и от этого она самодовольно ухмылялась. С окна, где стоял кубок, донеслось значительное покашливание. Все на время замолчали. Только сверчок играл. Это было его новое сочинение о вечной любви. Он хотел, чтобы его музыка завоевала сердца всех обитателей дома. С окна опять донеслось сердитое покашливание, но сверчок вдохновенно играл. Он летом влюбился в стрекозу, и это вдохновило его.
— Черно как, — испуганно пропищала опять мышка.
— Замолчите вы! — донеслось с окна.
Это говорил кубок. Он давно собирался сказать несколько значительных слов, но ему все не давали. Он ждал полнейшей тишины, но не дождался. Сверчок еще несколько раз дернул смычком, смолк и заплакал. Он только в игре находил утешение.
Кубок опять откашлялся.
— Замолчите все, — сказал еще раз он, хотя никто и не говорил. — Я вам скажу что-то весьма существенное.
— Ну да! — огрызнулся топор, признававший только силу удара. — Что ты скажешь?
На бурчание топора кубок не обратил внимания: он считал его грубияном.
— Я настолько ценю свои слова, что не намерен отвечать на каждую глупость, — заявил всем кубок прямо и косвенно топору. Он все-таки понимал, что такое топор. — Я говорю настолько существенно, что мои слова весьма ценны. Со мною считались многие, очень дальнозоркие и дальновидные государственные деятели. Меня знали многие цари. Я им помогал, и они выигрывали сражения.
— Всегда? — иронически спросил учебник по истории для девятого класса, который очень ценил точность всего того, что относится к истории. — А под Нарвой у Петра что-то не вышло со шведами?
— Кхе-кхе! — кашлянул кубок. — Очень неуместно, уважаемый, подняли спор. Вы обнаружили свою некомпетентность. Вам нужно было знать, что я появился после этого сражения и ответ за поражение не несу. Но что скажете о Полтавской битве! Кони, пушки, а кругом огонь, солдаты с саблями, ружьями, все блестит, а я так великолепно руковожу сражением и выигрываю пламенную битву, полную потрясающих волнений!
— Петр и солдаты выиграли битву, — растерянно буркнул учебник.
По кубок даже и не обратил внимания на его слова.
— Затем пили в мою честь шипучее вино! — продолжал кубок, захлебываясь от самообольщения.
— Как дарбалызнул бы по зубам, — сказал топор. — Забыл моих братьев.
— Невежа! — возмутился кубок. — Вы не знаете, что такое победа. Это восхитительно!
— Как он к нам попал? — спросила кастрюля у конфорки, которая тоже разбиралась в истории, так как художник часто читал девочке вслух описание Полтавской битвы в поэме Пушкина.
— Интересно, что он там поет? — проговорила, просыпаясь, золотоглазка, давно уже дремавшая на примуле, позевала и добавила, засыпая: — Если бы он был тлей, разговор мой носил бы иной характер.
— Не знаю, я ничего не знаю, — разрыдавшись, ответила конфорка кастрюле, — у меня голова идет кругом. Может быть, потому, что я круглая?
— И все-таки уверяю тебя, — с весом сказала кастрюля, ценившая искренность. — Ты не совсем круглая дура. Есть люди круглее тебя.
Обрадованная таким чутким отношением к себе, конфорка доверительно спросила:
— Когда же будет огонь?
Кастрюля не ответила на это, потому что не хотела быть сплетницей и в любовные дела не совалась. Она уже много прожила на свете.
— Я слышу! — громко перебил кубок. — Многие не слушают, когда я сообщаю нечто настолько значительное, отчего вы станете намного умнее.
— Ты, братец, тово, не хитри, — пробасил топор, считавший, что ум до добра не доведет.
— Это возмутительно! — вскипела история. — Он собирается меня учить. Позвольте спросить, чему?
— Я присоединяюсь и тоже спрашиваю: чему? — откликнулась кастрюля.
— Слушайте, так нельзя, — засветилась электрическая лампочка. — У меня от вашего шума насморк. — Она замигала. — Видите, один провод замыкает, если буду гореть, то не стоит ждать добра, сгорю, а мне нельзя сгорать, потому что художник ночью читает.
Лампочка еще помигала и погасла. Все, замолчавшие, когда загорелась лампочка, облегченно вздохнули.