У его ног лежала бутылка с водой. Он поднял ее и увидел, что она еще наполовину полна. Ингрем попытался сосчитать, сколько у него осталось сигар, сожалея, что не подумал о том, чтобы взять побольше из своего чемодана на яхте. Но, перебрав пальцами в портсигаре, обнаружил, что там целых три штуки. Этого должно хватить. Он закурил одну и сел на песок, прислонившись к ящикам.
Может, стоит взобраться на борт ночью, когда они заснут? Плавать он умел хорошо, но вот подняться на палубу – это совсем другое дело. Они не дураки, чтобы оставить плот на воде и предоставить ему такую возможность. А как насчет ватерштага? До нижнего конца дотянуться можно, а потом, перебирая руками, уцепиться за бушприт. Но шансов проделать все это, не перебудив всех, мало: во всяком случае, следует подождать до полуночи.
До него донесся хохот, а потом и звуки музыки. На “Драконе” включили радио. Ингрем лег на песок, разглядывая в небе слабые очертания созвездий и прислушиваясь к шумному веселью. На миг он представил себе, как оно перерастает в столь же шумную ссору, но с раздражением отбросил от себя эту мысль. Какое ему до этого дело. Его размышления прервало шлепанье весел по воде. Ингрем услышал, как плот проскрипел по песку и остановился. При свете звезд капитан различил силуэт худощавого человека. Это мог быть только Руис. Он выбрался на берег и вытащил за собой плот.
Латиноамериканец что-то держал в руке.
– Я здесь, – спокойно сказал Ингрем.
– Не вздумай подходить ко мне сзади, амиго.
– Не буду, – ответил капитан и щелкнул зажигалкой. – Что, вечеринка показалась тебе чересчур веселой?
Руис вошел в круг света, его мрачное оливковое лицо было таким же невозмутимым, как всегда.
– Я тут привез кое-что для спанья, – сказал он, бросив на песок одеяло и подушку. – К утру здесь становится прохладно.
– Премного благодарен. Садись, поговорим. Сигары куришь?
– Спасибо, у меня есть сигареты. Карлос вытащил одну и закурил, присев на корточки с привычной предосторожностью профессионала на таком расстоянии от собеседника, чтобы до него нельзя было дотянуться. Над водой разносилась дробь кубинских барабанов и треск маракасов.
– Слишком шумят, – неохотно признался латиноамериканец, как будто считал, что должен что-то сказать о вечеринке; но не желая делиться информацией. Так, если парочка сейчас танцует, скандал все еще впереди. Впрочем, что это меняет? – подумал Ингрем.
– Слушай, что за парень этот Моррисон?
– Он тверд, как кремень, и себе на уме.
– Ты давно его знаешь?
– Встречались то здесь, то там, еще со времен войны. Мы были вместе в Новой Гвинее, а потом нас отправили с отрядом наемников на Филиппины. О партизанской жизни он книгу мог бы написать.
– Испанский он выучил именно там?
– Да, но не во время войны. Он родился на Филиппинах, его отец владел копями. У этого малого способности к языкам, знает тагальский, немецкий и еще пару никому не нужных индейских наречий. А еще он может говорить, как битник. Кстати, а ты где научился испанскому?
– В Мексике, Пуэрто-Рико. Но у меня не такое хорошее произношение, как у него.
– Это точно, – подтвердил Руис.
– А ты сам откуда?
– И оттуда, и отсюда. В школу ходил в Штатах.
– Американский подданный?
– Да, со времени войны.
Карлос замолчал. Ингрем ждал. Не для того ведь этот парень притащился на остров, чтобы обменяться биографическими данными. Наверное, он просто сбежал с вечеринки из-за присущей испанцам неприязни к пьянству, но, возможно, дело не только в этом.
– Слушай, Куба отсюда далеко? – спросил Руис.
– В сотне миль или немного меньше, а что?
– Просто спросил. А как ты думаешь, можно ли добраться до нее на плоту?
– Если на нем будет несколько человек?
– Нет, один.
– Очень мало шансов, даже в одиночку, уж больно плот мал.
– Мне тоже так кажется. Но если мы снимемся с мели, то пройдем неподалеку, правда?
– Это точно. Путь в Карибское море отсюда лежит через пролив между Кубой и Гаити. Мы пройдем в виду мыса Мейси.
– Мейси?
– Punta Maisi, это восточная оконечность Кубы.
– Уже понял.
Парень собирается улепетнуть, подумал Ингрем. Но почему? Ведь до сих пор они с приятелем были заодно. Какое-то смутное воспоминание мелькнуло и тут же пропало.
– У тебя неприятности? – спросил он. Конечно, правды услышать не удастся, но кое-что по ответу понять будет можно.
– Ненадежная это операция, – признался Руис, – и становится все ненадежнее. Мы не сможем ее завершить.
– Похоже на то. Очень даже похоже. Но, должен заметить, операции типа “режь и беги” на Филиппинах не делали вас почетными клиентами страховых компаний.
– Наверное, я тогда был моложе. Когда тебе девятнадцать, всегда кажется, что умрет кто-то другой.
В чем дело? – подумал Ингрем, а вслух предположил:
– Ты беспокоишься из-за этой попойки?
– Конечно, а ты разве нет? Значит, дело не в ней.
– Как насчет одного предложения? – осторожно спросил капитан.
– Никаких предложений, – тихо, но решительно ответил Руис.
– Послушай, кража яхты не такое уж страшное преступление, если владелец не жаждет крови.
– Нет, – повторил Руис. – Я уже говорил, что мы с Элом давние друзья.
– Но ты ищешь способ сбежать.
– Это совсем другое дело. Если человеку не нравится операция, он всегда имеет право выйти из игры, не предавая товарища.
– Ладно, делай как знаешь, – махнул рукой Ингрем и прислонился к ящикам. – А что представлял собой Айве?
– Не самый плохой малый, которого я знал, если не верить тому, что плел. Трепач.
– Так я и предполагал, – кивнул головой Ингрем и, помолчав, спросил:
– Кстати, где карта девиаций для компаса, не знаешь?
– А что это такое? – удивился Руис.
– Ну, такая карта с поправками на ошибки компаса. Ведь вы сделали новую, когда собрались в плавание?
– А зачем? Что-то я не понимаю, приятель.
– Чтобы поправлять показания компаса, – объяснил Ингрем. – Послушай, вы ее сделали или нет?
– Ничего такого не знаю.
– Хочешь мне внушить, что вы загрузили в каюты три или четыре тонны стали, не желая учесть ее влияния на показания компаса?
– А, ты об этом. Конечно учли, тут не надо быть моряком, любой бойскаут знает. Во всяком случае, Айве об этом позаботился.
– Как? – полюбопытствовал Ингрем.
– Он взял азимут на берегу до погрузки и после нее, а разницу показаний где-то записал. Эл должен знать где.
– Понял, я его спрошу.
Руис затушил сигарету о песок и поднялся.
– Отправлюсь назад и посмотрю, удастся ли соснуть. Очень бы хотелось.
– До завтра, – попрощался Ингрем и привстал.
– Не стоит этого делать, – предостерег Руис насмешливым тоном. – Не провожай меня до дверей.
– Как знаешь. Кстати, насчет Айвса, он когда-нибудь называл тебе свое имя?
– Нет, конечно, я догадывался, что Холлистер – фальшивое, но только под таким именем я его и знал. Холлистер и еще Фред.
– А как его называл Моррисон?
– Герман, а как же иначе?
– Прости за глупый вопрос, – пробормотал Ингрем, – и спасибо за постель.
– Не стоит благодарности, – ответил Руис и растаял во тьме.
Ингрем откинулся на ящики и снова раскурил сигару. В чем-то тут кроется ложь, это наверняка. Но в чем? Все настолько перемешано и не стыкуется между собой, что определить, где таится ложь, не удастся. Почему Руис хочет дать деру? Вся эта болтовня об опасностях путешествия почти наверняка дымовая завеса. Бандитам грозит опасность, о которой Ингрем не знает, что-то такое, что неизбежно приведет их к смерти или заключению, и других исходов не будет. Руис – наемник-профессионал, он с юных лет живет в атмосфере жестокости. Его не так-то легко напугать, ни в девятнадцать, ни в тридцать девять.
Конечно, не следует исключать еще одну причину. Не связывают ли Руиса с Моррисоном противоестественные отношения? Тогда поведение Рей могло нарушить идиллию. Нет, отверг это предположение капитан. Конечно, гомик не обязательно должен иметь лилейные ручки и жеманные манеры, но обычно его всегда можно распознать, а тут нет никаких намеков. Это даже обрадовало Ингрема, несмотря ни на что, Руис был ему чем-то симпатичен. Латиноамериканцу с самого начала не нравилось, что делал Моррисон, если бы тот не заставил его подчиниться... Ингрем внезапно сел. Вот оно.