— Не так вопрос, секретарь, ставишь. Ты объясни людям или мне дай.
— И что ты им скажешь, чтобы они смогли меньшим числом такой, сам знаешь, напряженнейший план выполнить?
— Я скажу, — поднялся Федоров, — что помощи у них просит не просто один из колхозов, а тот, на центральной усадьбе которого брат-екая могила народноополченцев с нашего тракторного. Не посмеют отказать.
Алексеев подошел к нему, положил руку на плечо, но Федоров не мог успокоиться:
— Не так часто помощи прошу, Павел. У нас настоящих специалистов по ремонту тракторов — раз, два и обчелся. Затянуть же посевную нам никто не позволит и скидок на объективные обстоятельства не сделает. Теперь, — он круто повернулся к Максименко, — говори, бригадир. Послушаем, Павел, и тогда определю, из той ли он кремневой породы Максименко, каких знаю и уважаю.
Олег Викторович тоже встал.
— Теперь вы, Сергей Фомич, неправильно вопрос ставите.
Алексеев удовлетворенно кивнул.
— Нашу породу басом не возьмешь…
— Ну а по существу что скажешь, бригадир? — перебил Федоров. — Может рабочий класс вашего объединения уважить просьбу колхоза? Прямо говори: из своей бригады дашь человека?
— Не давите, Сергей Фомич. Не только дадим, если начальство позволит, — кивнул Олег Викторович в сторону Алексеева, — но и сам поеду с двумя слесарями. А повторяю для того, чтобы поняли: на работе в колхозе никакого давления не потерплю. Вы даете объем и сроки — мы делаем. Всё.
Небольшое замешательство, удивление. Затем посыпались вопросы:
— Ты соображаешь?
— Как думаете обойтись?
— План нешуточный, ты что? На кого бригаду оставишь?
— Может, все-таки лучше от вас одного, а других Павел Александрович найдет?
В вопросах Максименко в первую очередь уловил изменение: Алексеев от шока перешел с ним на «ты», Федоров от радости — на «вы».
Ответил обоим сразу.
Вам, Сергей Фомич, удобнее иметь дело с людьми сработавшимися. Так?
Конечно.
Вместо себя, Павел Александрович, оставлю Иволгина. Вопрос, как справиться с планом, обсудим на совете, потом на собрании бригады. Ребята поймут. Думаю, за время нашего отсутствия раскачаются и остальные «единоличники». Если они и вы согласитесь, по возвращении из колхоза пойду бригадиром во вторую бригаду.
— А кого думаешь с собой взять?
— Иванникова и Суворова.
— Они согласятся?
— Иванников — да, 'Суворов — не знаю, но нажмем бригадой.
Председатель колхоза был удовлетворен: деловая часть его визита
разрешалась наилучшим образом.
— Как дед? — спросил Сергей Фомич, когда Алексеев занялся справкой Максименко.
— Ничего, работает.
— Как работает? — удивился Федоров. — Он ведь давно на пенсии.
Алексеев засмеялся и оторвался от бумаг.
— Можешь себе представить, Сережа, Олег Викторович сделал невозможное: в его бригаде работают наставниками и дед, и Архипов.
— Федор Васильевич и Николай Филиппович? — изумился Сергей Фомич. — Быть такого не может.
— Тем не менее так.
— Из области фантастики.
— Кстати, Сережа, ты работал вместе с Федором Васильевичем, когда у него с Архиповым ссора произошла. Расскажи, а то пользуемся разными слухами.
— Сам толком ничего не понял.
— Но ты был очевидцем.
— Да. Незадолго перед этим я из госпиталя выписался, царапнуло в самом конце войны. Списали из армии вчистую. Был у Федора Васильевича учеником. А тут Архипов демобилизовался, пришел в цех. В форме, с орденами, медалями. Увидел Максименко и к нему бегом. Руки раскинул, видно, обнять хотел. А тот побледнел, затрясся и, когда Николай Филиппович подбежал, дал пощечину да как закричит: «Трус, друзей предал, с поля боя бежал!» — «Ты что, Федор, не в себе? — тихо спросил Николай Филиппович. — Да ведь я…» — «Вот именно: «я»!» — кричал Максименко на весь цех. А был обеденный перерыв, народ вокруг собрался. Архипов багровый, а Федор Васильевич его ругает на чем свет стоит. «Ты тогда, — кричит, — мне не попался! Не то бы я тебя самолично, по законам военного времени, без суда и следствия». Николай Филиппович чуть не со слезами просит: «Не дури, Федор, не срами принародно, дай слово сказать, выслушай». — «И слушать не желаю, и видеть не хочу. Убирайся с завода». Что всех тогда поразило, так это какая-то покорность Архипова. По виду не трус, награды о том говорят, а с Федором Васильевичем разговаривает, как виновный перед ним: тот в голос орет — этот тихо уговаривает; тот ударил — этот руки за спиной сжал; тот ругает, гонит — этот просит выслушать. Прямо скажу: сцена удручающая была. Наконец Николай Филиппович повысил голос: «Я сейчас уйду, Федька, но ты этот день до смерти не забудешь. И прощения от меня не жди. Когда все доподлинно узнаешь, ко мне не стучись. Я тебя, как сегодня ты меня, слушать не стану. Прощай. Вместе работать больше не будем, в другой цех ухожу». Максименко продолжал кричать, и Архипов медленно уходил из цеха. И так гордо, с достоинством шел, что люди остались в недоумении: действительно виноват или нет? Пробе пали выведать у Федора Васильевича, но тот замкнулся. Так и не знаю что между ними случилось. Удивляюсь потому, Олег Викторович, как мы смогли их в одну упряжку впрячь? Они ведь с того дня ни разу не здоровались.