— Расскажи по порядку, Аринушка, — положив руку ей на плечо, попросил Николай Филиппович. — Молодежь знать должна. И не в том суть, что ты сейчас найти не можешь, а в том, что фашисты тогда не нашли. Так я понимаю.
Бабка Аринушка тяжело вздохнула.
— Сидим с Анной — невесткой моей, — начала она, — вдруг открывается дверь — у нас тогда не было обычая до сна запираться. Входит красноармеец. Спрашивает: «Фашистов в деревне нет?» Я ему: «Фашисты сюда не придут, не бойся. Впереди ленинградские рабочие стоят, не пропустят». Вдруг он заплакал — молоденький такой, видать, еще и не брился — да как закричит: «Прорвали фашисты нашу оборону! Я сам оттуда, из рабочих. Со мной товарищ раненый».
Напугал нас. Подошла к нему, взяла за грудки, у самой зуб на зуб не попадает. «Ты что, — спрашиваю, — говоришь?» — «Что слышите, — отвечает. — Лучше раненому помогите». Пошли с невесткой за ним. В камышах у него лодка спрятана. В ней и верно другой боец лежит, без сознания. Такой же молодой. Нога у него кое-как перевязана. Ты что дрожишь, сынок, страшно? — обратилась она к Архипову.
— Не обращай внимания, — пробормотал тот и снял руку с ее плеча.
— Тебя вот от рассказа моего дрожь бьет, а каково нам было первого раненого увидеть. Аня уж на что медичка и то, как глянула на рану, побелела. Перенесли его втроем в дом. Боец просит: «Мать, оставь у себя друга. Мне назад надо. Там еще двое сражаются. Вот только спрячу документы убитых». И показывает на полевую сумку, что из лодки взял. «Тогда давай и знамя зароем колхозное», — говорю. «Где оно? — спрашивает. — Быстрее давай, не ровен час…» Я бегом в правление колхоза. Сорвала с древка знамя, взяла со стола мужа бюст Ленина… Да что с тобой, сынок, — снова обратилась она к Архипову. — На тебе лица нет.
— Вам плохо, Николай Филиппович? — озабоченно спросила Ольга Александровна.
Порывшись в сумочке, достала валидол, протянула Архипову.
— Положите под язык.
— Знаю, — сказал тот, беря таблетку. — Продолжай, Аринушка. С нами, пережившими войну, такое бывает.
— Верно, бывает, — согласилась она. — Ну вот, принесла, значит, знамя и Ленина к дому, а боец с лопатой стоит, торопит. Здесь Петрусь проснулся, и Аня зовет помочь. Говорю бойцу: «Ты иди, я догоню». Он ушел, а я задержалась. Когда раненого наконец перевязали и в подпол спрятали, в деревню уже немецкие мотоциклисты въехали.
— А как тот солдат? — спросила Надя.
— Не знаю, — развела руками бабка Аринушка. — Больше не видела.
— Так, может, он знамя с собой унес? — высказала предположение Ильина.
— Не должно быть. У него времени не было. Да и тяжело нести. Я ему и сейф — забыла сказать — дала. В нем акт о вечном пользовании землей и списки колхозников.
Архипов отошел к росшей у дома березе, прислонился к ее ребристому стволу.
— А что стало с раненым? — спросил Веточкин.
— Фашисты ночь побыли и утром ушли. А через два дня в деревню большая часть наша вошла. Из окружения выходили. Они и забрали раненого.
— И вы ни имен не знаете?..
— Ничего, — устало закончила бабка Аринушка. — Не знаю, дошел тот боец до своих друзей или…
— Не дошел, — послышался голос от березы. Внятный, спокойный, тихий. — Не дошел, Аринушка, до Сашки и Алика. Немцы кругом были. Трое суток один до своих добирался.
В наступившей тишине в барабанных перепонках отдавались шаги Николая Филипповича, подходившего к бабке Аринушке.
— Спасибо, мать, — обнял он поднявшуюся из-за стола старушку. — А могли ведь так просидеть и не узнать, не расскажи про знамя. Ты даже не представляешь, Аринушка, о скольких судьбах сейчас узнаем, сколько новых славных имен выбьем на братской могиле.
Максименко подошел к Николаю Филипповичу.
— Раненый — мой дед?
— Он, Олежка.
— Вы сможете?..
Вопрос остался без ответа.
— Покажи, Аринушка, где у вас конюшня.
— Мне не верится, сынок, — тихо сказала бабка Аринушка. — Это не сон? Ты на себя не похож.
— Да и ты без косы иначе смотришься.
Оба тихо засмеялись.
— Я за дедом?! — Олег Викторович вопросительно посмотрел на Архипова.
— Подожди. Хочу на месте убедиться. Вдруг совпадение. Хотя нет, невозможно, — успокаивал он себя. — Но все-таки обожди.
— Хорошо.
Аринушка с Николаем Филипповичем впереди, остальные за ними направились к околице.
Около остатков фундамента бабка Аринушка остановилась.
— Здесь была.
— А кузница?
— Пойдем.
Они прошли к другому краю фундамента, отошли от него метров на двадцать.
Николай Филиппович всегда считал — да что там считал, был упорен: стоит попасть и он сразу узнает место, что снилось ночами чаще, чем любой эпизод той кровавой войны. А вот попал и растерялся. И не дает ли осечки память, что четыре шага в сторону кузницы?