Рыцарь обязан всю жизнь нести любовь к Прекрасной Даме — так же героически, как бремя лояльности и верности сюзерену. Согласно такому подходу, чувство неизмеримо сильней морали и даже сильней рыцарского достоинства. Не верится? Да большинство рыцарских романов не на том построено, какими мечами–копьями герои орудуют, а на том, какие правила приличия, верности, чести те же герои нарушают. Именно по прихоти своей дамы. Максимум – ради спасения оной. В романе «Ланселот, или Рыцарь телеги» автор, прославленный Кретьен де Труа подвергает суперрыцаря Ланселота страшному испытанию: сделай свой выбор — между любовью и рыцарской честью. Нехило? Чтобы спасти похищенную возлюбленную, Гиневру, Ланселот вынужден сесть на телегу и всем показаться в самом позорном виде: рятуйте, люди добрые! Вот он я, достойный рыцарь, еду, словно жалкий простолюдин, не верхом на коне, а сидя на телеге. Срамота! А в XII столетии смирение рыцаря перед лицом любви — признак куртуазной культуры. А также проявление силы, а не слабости. И, как писал один филолог, специалист по рыцарскому роману, «противопоставление этого мира истинной рыцарственности и благородства обыденной жизни несло в себе упрек, что повседневность оказывается бесконечно далекой от этих возвышенных идеалов»[45].
Да чего упрекать–то? Рыцарей не стало? Искать надо уметь! В каждом мужчине таится рыцарь. А что? Удобно: башкой думать незачем, знай себе повинуйся зову сердца да принципам куртуазной культуры! Выживешь – хорошо, не выживешь – попадешь в рыцарский роман как образец галантности. И станешь для женского пола светочем и идеалом. Посмертно. Все мы, девочки, грезим о Ланселоте, о любви верной и непобедимой. Чтобы боготворил, холил, нежил и лелеял с неугасаемой силой. Только… готовы ли мы к тому, чтобы стать Прекрасной Дамой? Не случится ли с нами чего–нибудь этакого, непредсказуемого от подобной «сказочной доли»? Как говорил польский кинокритик Зыгмунт Калужиньский: «Постоянно обожаемая женщина теряет чувство реальности», а Жанна Голоногова ему поддакивала: «Безграничная любовь развращает безгранично». Лично со мной едва не приключилось нечто в этом роде. Короче, излагаю по порядку.
С Ванькой я познакомилась где–то в эпоху среднего палеолита, то есть три года назад на вернисаже. Мать готовила выставку. Нужна была афиша. Но мамуле катастрофически не везло с художниками. Она и не подозревала, что творческие личности, когда отрываются от паренья в заоблачных высях и ступают на грешную землю, становятся настолько невменяемыми.
Полубог под номером один для начала решил у матери узнать номер своего телефона: «Я одинок, — объяснил он ей, — и у меня нет причины общаться с самим собой по телефону, поэтому я забыл номер. А вы мне позвонили, значит вы его знаете. Скажите, какой у меня номер?» Мать два раза продиктовала гению дедукции набор требуемых цифр и повесила трубку.
Второй художник оказался адептом экуменического движения[46] и все свое творчество посвящал идее объединения христиан, не предупреждая об этом заранее. На эскизе афиши он изобразил бьющую вверх мощную струю чего–то там символического, а на вершине этой струи обнимались трое мужчин: православный священник, протестантский пастор и католический аббат. Вокруг этой любвеобильной тройки свисали гирляндами цветы, летали ангелы и экспонаты мамашиной выставки. Именно так художник представлял себе единство мирозданья. Мать хохотала над этим шедевром до слез и икоты, а отсмеявшись, предложила автору приобрести его гениальное детище и отказалась наотрез от дальнейшей совместной работы. А эскиз экуменического содержания, обрамленный в веселенькую рамочку довольно долго провисел в нашей прихожей, вызывая приступы гомерического хохота и стыдливого хихиканья у родительских знакомых, а также скабрезные замечания у приходящих сантехников и у Майкиных приятелей.
Третий полубог был высокорослым голубоглазым блондином с кукольной мордашкой. Очевидно, по молодости лет он решил, что этого набора вполне достаточно, дабы стать преуспевающим художником. Может, и не без основания. Он так долго рассказывал матери, над какими престижными проектами работал, что она даже полюбопытствовала: