Интересно, Андреев спит? Чего бы мне точно не хотелось, так это столкнуться с ним в коридоре. Ради своего спокойствия я даже готова перетерпеть голод, но вот жажда…
Взвесив все за и против, спускаю босые ноги на пол и медленно поднимаюсь с кровати. Стараясь не создавать ни малейшего шума, открываю дверь своей спальни и прислушиваюсь. Коридор погружен во мрак и тишину. За закрытой дверью комнаты Андреева не раздается ни звука. Должно быть, он все-таки спит и до моих ночных похождений ему нет никакого дела.
Осмелев, на цыпочках иду на кухню. Здесь все мне незнакомо, а включать свет я не хочу, поэтому я осторожно огибаю стол в виде барной стойки и медленно открываю холодильник. Вытащив маленькую бутылку питьевой воды, прикладываю горлышко к губам и жадно пью.
Утолив жажду, лениво закручиваю крышку, изучая темные тени за окном, как вдруг тишину квартиры нарушает посторонний звук. Резко оборачиваюсь, прижимая бутылку к груди, словно она способна меня защитить, и вижу в дверном проеме знакомый мужской силуэт.
О, Господи, как давно Андреев тут стоит? Я его разбудила? Он следит за мной? В волнении закусив нижнюю губу, растерянно смотрю на него, не в состоянии произнести ни слова.
Из одежды на нем только низко сидящие на бедрах спортивные штаны, широкая грудь с легкой порослью волос обнажена, под кожей на руках перекатываются проработанные мускулы. Я вдруг понимаю, что впервые вижу Максима таким — не в деловом костюме, домашним, расслабленным и словно более настоящим.
С трудом подавляю внезапную нервную судорогу, скрутившую желудок, и вспоминаю, что я стою перед ним в одной тонкой ночной сорочке. Неловким жестом одергиваю подол и пытаюсь пригладить взлохмаченные волосы.
— Извини, что разбудила. Я не… — замолкаю, с трудом подбирая слова. — Я просто… Я хотела пить.
— Я так и понял, — в низком голосе отчетливо слышны хриплые нотки.
Я молчу. Максим тоже больше ничего не говорит и просто наблюдает за мной. Чем больше времени проходит, тем более неловкой становится тишина. В полумраке ночи я не могу видеть выражение его глаз, но уверена, что он смотрит на меня. В этот миг ощущаю себя зверьком, неосторожно выскочившим на дорогу и ослепленным светом автомобильных фар, потому что я тоже смотрю на него, неспособная отвести взгляд.
Когда молчание становится совсем неприличным, Максим вдруг отталкивается от дверного косяка, и идет в мою сторону. Это движение выводит меня из гипнотического транса. В голове щелкает кнопка тревоги, моя личная сирена разражается предупредительным воем.
Я знаю, что ради своего блага, мне нужно поскорее убраться отсюда. Торопливо огибаю кухонный стол с противоположной от Максима стороны и неожиданно вскрикиваю от резкой боли, обжигающей палец.
— Что с тобой?
Нечленораздельно мычу, сгибая правую ногу в колене, и обхватываю ладонью ступню, по которой расходятся мучительные спазмы:
— Ударилась, — сипло бормочу я. — Палец…
Громко щелкает выключатель, кухню заливает приглушенный свет, но от острого болевого шока у меня наоборот темнеет в глазах, а в ушах начинает шуметь. Я жмурюсь, но успеваю заметить, как Максим стремительно сокращает расстояние между нами и оказывается рядом.
Его ладони ложатся мне на талию. На мгновение моя грудь оказывается прижата к его мускулистой груди, наши бедра соприкасаются, а затем он рывком поднимает меня и легко, словно я совсем ничего не вешу, усаживает на стол.
Боль постепенно отступает, но вместе с тем в ноздри проникает волнующий, мужественный запах крепкого тела, так некстати оказавшегося рядом. Сердце начинает колготиться как безумное. Чтобы не допустить никаких глупостей, я делаю попытку соскользнуть со стола на пол.
— Не дергайся, — строго осаждает меня Максим. — Скажи, где болит.
Я опускаю глаза и цепенею. Подол и без того короткой сорочки задрался, почти полностью открыв бедра. Сквозь тонкий шелк отчетливо просвечивается грудь, а ноги в этой позиции разведены, и я почти уверена, что Андреев уже познакомился с цветом моих трусиков.
— Все нормально, — нервно бормочу я, но Максим не обращает на мои слова никакого внимания.
Он осторожно ощупывают мою ногу, и места, в которых его пальцы соприкасаются с моей кожей, начинает приятно покалывать. Боль отходит на второй план. Сейчас весь мир сужается до его ласковых прикосновений, и то тепло, которое неожиданно разливается по всему телу, кажется мне бесстыжим предательством собственных принципов.