————
*Cara — (в переводе с итальянского) дорогая
Глава 42
Максим
Отвратительное ощущение — чувствовать себя виноватым. Это хуже, чем быть тем, кого обидели. Особенно, если человек тебе дорог. Я раньше не задумывался об этом, но глядя в умоляющие глаза Влады, в которых застыли слезы, понял. И все же, не смог вести себя как ни в чем ни бывало — слишком сильно было потрясение, вызванное ее ложью.
Я знаю: если бы я не доверял ей столь безоговорочно, если бы она не была столь дорога мне, обман не смог бы меня так ранить. Я бы переступил через эту ситуацию, как часто делал в прошлом, когда люди разочаровывали меня. Но с Владой я так не могу. Поэтому сейчас мне нужно успокоиться самому прежде, чем обсуждать с ней Фролова, его выходки и последствия ее общения с ним для нас.
Той ночью я долго лежу без сна с открытыми глазами, невидящим взглядом уставившись в потолок. А когда засыпаю, даже во сне борюсь с желанием наплевать на свои принципы и пойти к жене, с которой меня разделяют стены квартиры и собственная гордость.
Незадолго до рассвета меня будит телефонный звонок. Сонно взглянув на экран, я сразу понимаю, что произошло что-то плохое — иначе отец ни за что не позвонил бы мне в пять утра.
— Что с мамой? — бормочу в трубку, ощущая, как тело прошибает холодный пот.
— Увезли на скорой, сынок, — говорит он глухо. — Врач в пути.
— Скоро буду.
Тревога за маму делает свое дело. На несколько часов я полностью отключаюсь от окружающего мира, в молчании меряя шагами тесную комнату ожидания в клинике. Потом иду за кофе, пытаясь как-то ободрить отца. Когда звонит Влада, я не могу придумать ничего лучше, чем сослаться на дела. У нее и так непростой день — день рождения ее матери, не стоит добавлять ей переживаний за мою семью.
Около двух из палаты мамы, наконец, выходит врач:
— Кризис отступил. Ей нужно отдыхать, но вы можете зайти к ней на несколько минут. Мы оставим ее под наблюдением до завтра.
— Иди первый, — говорит отец сипло, старательно отводя глаза, в которых блестят слезы облегчения. — Я зайду через минуту.
Мама выглядит бледной и осунувшейся, но когда она открывает глаза, они вспыхивают неподдельной радостью, озаряющей все ее лицо.
— Сынок, — говорит она нежно.
— Ты нас напугала, — мой голос дрожит, когда я беру ее хрупкую руку и подношу к губам.
— Я не хотела. Папе не нужно было вас беспокоить, — мама переводит взгляд с моего лица и смотрит куда-то за спину.
— Влада дома, — отвечаю я на невысказанный вопрос. — Она спала, и я не стал ее будить.
— Владу не тревожь. С ее мамой такая трагедия произошла — не нужно ей обо мне беспокоиться. И свой праздник не вздумай отменять из-за меня, — мама ласково гладит меня по щеке, и я вновь ощущаю себя мальчишкой, который ищет у родного человека поддержки. — Мне уже лучше. Папа побудет со мной. Поезжай.
Я возвращаюсь домой, собираясь обнять Владу и, уткнувшись носом в ее волосы, сказать, что я сожалею о вчерашнем, но квартира пуста. С минуту я мечусь из комнаты в комнату, пока не замечаю на кровати упакованный подарок.
В этот момент я забываю как дышать. Мысль о том, что красиво оформленная коробка, подписанная Владой — это прощальный жест, сдавливает сердце тисками страха. Сейчас я с особенной ясностью понимаю, что не могу и не хочу потерять ее. Вся эта история с Фроловым не стоит того, чтобы попусту прожигать время. Как доказывает история моих родителей, оно чересчур ценно.
Отгоняя дурные мысли, я набираю ее номер. Несколько гудков, которые кажутся мне вечностью, и ставший таким важным голос, который сейчас звучит отстраненно и холодно:
— Привет.
— Где ты? — я готов придушить себя за этот грубый вопрос, не находя оправдания даже в том, что я страшно боюсь услышать ответ.
— Дома. В своей квартире. Я оставила для тебя подарок.
— Это я заметил, — сглатывая горечь, произношу отрывисто. — Когда ты вернешься?
— Я не… Я приеду сразу в ресторан, — говорит она тихо. — Если ты, конечно, все еще планируешь отметить день рождения.
Она приедет. Она не ушла от меня. Эта мысль стучит в голове, позволяя мне немного расслабиться.
— Я ничего не отменял.
— Значит в семь? — в ее голосе звучит печаль и надежда.
Я облегченно выдыхаю:
— Да, Влада, в семь.
Несмотря на то, что у меня совсем нет настроения что-либо праздновать, и десять минут назад я всерьез думал о том, чтобы все отменить, сейчас я не могу дождаться того момента, как приеду в ресторан и увижу Владу.
Если это горячее нетерпение, тоска и постоянное возбуждение при мысли о ней не любовь, о которой так много говорят, то я не знаю, что это. Потому что я уверен — свою жену я люблю. Как это случилось и почему я не понимаю, но разве теперь это важно?