VII
Ивашка долго стоял молча над Улей, с грустным выражением лица, почти даже с глупым выражением, и смотрел на ее поникнутую голову, бессознательно рассматривал красивый ровный пробор ее светло-русых волос. В голове его вертелась все одна и та же мысль: как пособить горю, как избавить Улю от Авдотьи Ивановны? И вдруг, словно надумав нечто очень умное и важное, он выговорил быстро:
— Уля, знаешь что?.. всем бы бедам конец — выходи ты замуж.
Уля подняла на него голову и глянула с изумлением.
— Что?!
— Выходи, говорю, замуж.
Уля, несмотря на свое грустное настроение, звонко и весело расхохоталась.
— Чего ты? Я не в шутку… Подумай только: выйдешь замуж, от барыни избавишься.
— Ах ты, Иваша, Иваша! — перебила его девушка, — все ты тот же! Сколько времени не видала я тебя, а все ты тот же.
— Чего тот же? — вдруг будто обиделся Ивашка.
— Да ты не обижайся… Вижу, вижу. Уж и губы распустил, как бывало прежде, — тихо и почти нежно произнесла Уля.
— Что же такое я сказал? — обидчиво заговорил Ивашка. — Вестимо, кроме эдакого, ничего не придумаешь. Выходить тебе замуж и наплевать тебе на Авдотью Ивановну и на всех.
— Изволь, сейчас выйду, да только за кого?
— Ну, как за кого?!
— Да так: за кого?
— Да я почем знаю.
— Ну, вот и я не знаю.
— Неужто же в столице нет никого? Народа в столице много.
— Да, народа, Иваша, много, да замуж не за кого.
— Отчего же так?
— А оттого, Иваша… — И веселое лицо Ули вдруг омрачилось. Она помолчала и выговорила — Оттого, Иваша, что для мужицкой дворянки нигде пары не найдется. Я одна как перст, сама по себе, ни к кому не пристала. Во всей Москве есть у меня одна старушка-просвирня, с которой я могу водиться. Для одних хоть бы для дворян, для купцов, — я крепостная холопка; для других — хоть бы для прислуги нашей, — я барышня, только не настоящая, боковая…
И в светлых, серых глазах Ули вдруг показались две крупные слезы. Ивашка заметил их и вымолвил:
— Что ты! зачем? Ну вот и плакать! Боковая… что такое боковая?!
— Так меня, Иваша, здесь зовут. Как кто осерчает на меня зря, без толку, так и назовет «боковой» барышней.
— Что же это значит такое? мне невдомек…
Но Уля не отвечала на этот вопрос и продолжала тихо, глядя в пол:
— Вот оттого мне и не за кого замуж выходить. И за мужика нельзя, и за купца нельзя; а за барина — и говорить нечего. Мы с тобой, Иваша, мужицкие дворяне с детства были, да так и останемся. Ты еще — другое дело. Кто тебе приглянулся, ты и женишься, а я же не пойду говорить какому-либо человеку: сделай, мол, милость, женись на мне! Да и не до того, Иваша…
— Никому не пара!.. — бормотал Ивашка, как бы про себя. И он вдруг ахнул на всю горницу, точно будто испугался чего-то.
— Что ты! — воскликнула Уля.
— А за меня!
Уля не поняла. Ивашка вопросительно глядел на нее, пораженный сам своим открытием.
— Что?
— За меня.
— Что за меня? Что ты говоришь?
— За меня, за меня выходи!
Уля все-таки не сразу поняла и, поняв, опять звонко рассмеялась.
— Ей-Богу, Уля, за меня выходи! Ведь я буду вольный, — вот тебе Христос, — скоплю денег, откуплюсь, и как мы с тобой заживем отлично! Я пойду в дворники либо в кучера, а ты… — Ивашка запнулся.
— Вот то-то, Иваша, и не знаешь. Вот то-то и дело: ты в дворники, ну, стало быть, я — в кухарки.
— Нет, как можно!
— То-то, стало быть, нельзя. Ну — в горничные девки.
— Нет, как можно!
— Ну — в прачки, поломойки…
— Да нет, чего ты врешь!
— Ну, так как же, Иваша? Ты дворник, а я, будучи твоей женой, буду барышней-чиновницей? Видишь, вот никак и не клеится.
Ивашка вздохнул и выговорил тихо:
— Да, и то, не клеится.
И оба замолчали. Уля снова понурилась и думала о том, что часто приходило ей на ум: неужели же никогда не найдется человека, который полюбил бы ее, за которого она могла бы выйти замуж и зажить своим домком, своим счастьем. Часто невольно и смутно представлялся ей этот вопрос, и она отгоняла его, как нечто незаконное, как пустую, глупую мечту. Но теперь, когда в первый раз другой, хотя и ее молочный брат, заговорил об этом с ней, ей сразу яснее, настоятельнее представился этот жгучий вопрос.
Почему же и нельзя? почему же не найдется такого человека? Может быть, и найдется, может быть, и нашелся бы давно, если бы она не избегала так упорно и не боялась так страшно всякого нового знакомого. Хоть бы вот этот молодой барин, которого встречала она несколько раз на Знаменке, когда бегала в гости к просвирне… Этот молодой барин, который, будучи в церкви, прошлое Светлое Воскресенье, в конце заутрени пробрался через всю густую толпу прямо к ней, подошел вдруг и сказал: «Христос воскресе» — и прежде чем она успела опомниться, трижды расцеловался с ней. И с тех пор много ночей мешало ей спать его веселое, красивое, улыбающееся лицо. Хоть бы он?! Если бы она с тех пор около года не избегала его тщательно, не бегала к просвирне совсем другими переулками, что было бы теперь? Может быть… Но мысли Ули были прерваны внезапным скрипом отворившейся двери. На пороге показался Капитон Иваныч и, увидя Ивашку, взмахнул руками и ахнул: