Однако Мартыныч, прежде чем начать говорить, порасспросил Ивашку и, когда узнал все, что было ему нужно, не сказал Ивашке ни слова о продаже его молочной сестры. Помолчав немного и пораздумав, Мартыныч, как-то хитро ухмыляясь, спросил:
— Так в животе-то пусто? Бурчит? Голоден?
— Да-с, со вчерашнего дня маковой росинки не видал.
— Ну, иди за мной. Я тебя накормлю. Только ты, братец мой, не пеняй — даром кормить не стану. Мне давно нужен верный человек и трезвый. Ты у меня на побегушках будешь… У меня делов много… Посылать приходится в разные концы, везде сам не добежишь. Вот я тебя за мой хлеб и буду рассылать, да, окромя того, с тебя что-нибудь еще получу. У тебя тут что, в мешке-то? Какое добро?
Ивашка развел руками. В его небольшом мешке, кроме всякого тряпья, ничего не было. Только и была одна шапка из хорошего бобра с меховым околышком, которую ему позволили взять после покойного офицера, в виде жалованья за прослуженные дни.
— Какое же у меня добро? — сказал он, — вот шапка есть. Коли желаете, извольте…
— Покажи.
Ивашка живо развязал мешок, отыскал в тряпье шапку меховую и подал Мартынычу.
Мартыныч примерил ее; она пришлась как раз на его лысую голову. Он даже обрадовался и весело хлопнул рукой по голове и по шапке.
— Ладно, шапка моя, а я тебя за нее месяц буду даром кормить. Ну и посылать тоже, парень, буду — страсть!.. Верст ты мне двадцать пять верных за день набегаешь.
— Этого я не боюсь, — повеселел Ивашка.
Через несколько минут Мартыныч и Ивашка уже входили в небольшой домик подьячего. Их встретили пожилая женщина и целая орава детей более дюжины и всех возрастов, мал мала меньше.
— Вот вам нового батрака привел, — заявил Мартыныч, — звать Ивашкой. Только, чур, ты его, Марфа Герасимовна, — обратился он к жене, — по хозяйству не помыкай… Он у меня в гайдуках будет состоять и на посылках.
XVI
Новое место очень понравилось Ивашке. С следующего дня началась его служба, состоявшая в том, что он бегал из конца в конец по всей Москве с разными поручениями от своего нового барина.
Одна только беда была: все как-то нездоровилось Ивашке; то полегчает, то опять хуже. На третий день после поступления на новое место ему совсем было скверно; просто ноги не ходят и голова как свинцом налита.
День этот был суббота, и много людей попадались Ивашке краснорожих, с вениками под мышкой. Ему пришло тоже на ум пойти в баню.
Здорово выпарившись на полке, Ивашка еще с двумя другими мещанами, ради потехи, выскочил на мороз, вывалялся в сугробе, и опять полез на полок париться.
Ночью его всего исковеркала лихоманка, но на другой день утром, встав пораньше, чтобы успеть побывать у ранней обедни, Ивашка в церкви только вспомнил о своей хворости. Здоровехонек был малый. В тот же день, несмотря на воскресенье, Мартыныч послал его с новым поручением.
— Ты мне ныне, хоть и в воскресный день, одну посылочку отхватай. Только одну!
Эта одна посылочка была зато хорошая. Мартыныч послал Ивашку в военный госпиталь, на Введенские горы. Ивашка отправился с радостью.
«Узнаю там, — подумалось ему, — про того денщика офицерского… Коли он здоров, так, может, мне опять местечко с жалованьем достанет».
Передавая какую-то бумагу от Мартыныча самому главному доктору госпиталя, Шафонскому, Ивашка увидел, что он ему знаком.
— Эй, парень, — сказал главный доктор, — да я тебя видал. Ты, никак, был в услужении у того офицера, что помер в Лефортове?
— Точно так-с.
— Ну, а ты что? Здоров?
— Слава Богу-с.
— Ну, счастлив ты.
Ивашка хотел было спросить о денщике офицера, но не успел и рот раскрыть, как Шафонский сам сказал:
— А твой, брат, товарищ, солдатик-то, давно помер от той же болезни.
Ивашка ахнул.
«Вот тебе и денщик! — подумал он, — а я его было о месте хотел просить… Он мне теперь, кроме как на том свете, никакого не достанет».
Ивашка даже усмехнулся.
«Нет, этакое место зачем? — подумал он. — Этакое место я всегда успею сам себе достать».
— Это еще что, он помер — это не важно, — продолжал Шафонский. — А вот что скверно: болезнь-то свою гнилую занес, кажется, он к нам в госпиталь. Тут у меня уже семь человек больны той же самою гнилою хворостью.
Ласковый доктор отпустил Ивашку и велел передать Мартынычу на словах, что по известному делу сам заедет дня через два.
Уже в сумерки вернулся Ивашка на квартиру и, войдя в дом хотел было пройти в горницу, где всегда работал новый его барин, но Марфа Герасимовна остановила его.