— Сейчас! Уйду! Но вечером я буду у тебя. Чур, не запирать дверей!
— Уйдите!
— Не запрешься?
— Не знаю…
— Не отвечай так. Говори правду.
— Ей-Богу, ей-Богу, не знаю, — прошептала Уля. — Может быть, запру… Может быть, не… Не знаю, ей-Богу! Как Господь на душу положит.
— Запрешься — всему конец. Я завтра на тебя глядеть не стану. Помни!
— Как хотите. Ваша воля.
— Что «как хотите».
— Не глядите…
— Так, стало быть, запрешься от меня.
Уля молчала упорно, закрыла лицо свое и опустила голову, как виновная.
— Да отвечай же мне!
— Отвечать! Что тут отвечать! Нечего отвечать! — вдруг резко вымолвила Уля с оттенком горечи. — Вы сами знаете, все знаете! На вас Господь меня навел… Ну и пускай! Пропадай все… Что я могу сделать? Я бы и рада… Да что я могу сделать?..
— Как ты чудно говоришь? — изумился Абрам, — Подумаешь, ты жалуешься! Подумаешь, ты уже моя крепостная и не смеешь мне перечить, не смеешь ослушаться… Так я, милая, не хочу… Этак уж я сам не хочу! Я думал, что ты меня любишь, по своей воле будешь поступать!
— Ах! вы не понимаете… Не понимаете!
— Что? Скажи!..
— Ах, я и сама не знаю… Мне себя жалко… Пропаду я так, задаром, как другие пропадали… Я думала, моя судьба другая будет! Но пускай… Пускай! на все воля Божья!
— Ты не пропадешь… Я тебя буду любить и всегда, всегда… всю мою жизнь. Умрет бабушка, ты станешь моей женой.
— Полноте! Зачем пустое говорить? Зачем лгать?.. Я не малолетняя… Я знаю все, что будет вперед… Много горя будет. Ну и пускай будет!
Уля смолкла, наклонилась над креслом, где сидел Абрам, как бы против воли обхватила его голову руками и хотела поцеловать, но не смела от охватившего ее стыда и только прижалась щекой к его голове.
— Вечером я буду, — шепнул Абрам. — Чур! не запираться.
— Нет! Нет…
— Не запрешь?
— Запру. Запру…
— Да ведь ты же говоришь… Пускай… Воля Божья!
— Ах, дорогой мой, дайте одуматься!.. Все это так, вдруг… Одумаюсь — и тогда что хотите. Хоть топиться прикажите… Уйдите!!
И Уля осталась одна в своей горнице, грустная и задумчивая.
XXVII
На другой день утром Уля, явившись к Марье Абрамовне на службу, т. е. сидеть около толстого Васьки, была поражена новостью. Она нашла в комнате у барыни Абрама, и старуха разъясняла внуку подробно, что именно он должен отвечать преосвященному на все вопросы, которые тот может сделать. Оказалось, что Марья Абрамовна посылала внука к архиерею, чтобы явиться лично и изустно передать ему о своем желании поступить в монастырь.
Новость, что молодой человек поступает в монастырь, так поразила Улю, что она тут же ахнула и всплеснула руками.
Марья Абрамовна крайне рассердилась на новую служанку, которую собиралась покупать.
— Чего ты кричишь?! Да и не твое это дело! — воскликнула барыня. — Мало ли какие разговоры я при тебе буду вести! Ты должна стараться не слушать! А коли слышишь, то делай вид, что не знаешь и не понимаешь ничего.
Уля почти не слыхала выговора. Едва только молодой барин вышел от бабушки, Уля воспользовалась первым предлогом, чтобы уйти тоже и узнать от Абрама объяснение всего слышанного. Но она нигде не нашла его. Молодой барин, которому уже подали карету, был у дядьки во флигеле.
Уля постояла минуту на парадной лестнице и, не зная обычаев дома, не зная того, что Абрам не может уехать, не простившись с бабушкой, вообразила себе, что он тотчас уедет. А она хотела во что бы то ни стало переговорить с ним, спросить, что значит эта ужасная, непонятная новость.
«Он? В монастыре?! Да ведь это Бог весть что!..» — повторяла Уля мысленно.
И вдруг, в этой кроткой, стыдливой и робкой девушке явилась ей самой незнакомая, внезапная решимость. Она сошла с крыльца, перебежала двор, разыскала помещение дядьки и явилась на пороге горницы Ивана Дмитриева, как если б уже сто раз бывала там.
И барин и дядька изумились ее появлению. Уля, едва переводя дыхание, закидала Абрама вопросами об ужасной для нее новости.
«Совсем бесстыжая! Или безумная!» — решил про себя Дмитриев, разглядев внимательно отчаянно решительную фигуру Ули. Дядька, знаток прекрасного пола, не догадался о том, что происходило на душе этой девушки.
Узнав от Абрама и от Дмитриева, что дело поступления в монастырь вовсе не так ужасно, как она думает, да, пожалуй, еще и не состоится, Уля вздохнула, провела рукой по глазам и по лицу своему и вдруг будто проснулась, будто очнулась от глубокого сна. И в ту же секунду она вспыхнула, смутилась и бросилась вон из горницы Дмитриева.