-- Эх, ты, вавилонский свинопас! -- орал один. -- Свиньи от гуся отличить не умеешь, немецкой аркебузы от простой пищали!
-- Сам ты иерусалимский браварник (пивовар)! -- огрызался "свинопас". -- Не видал я, что ль, аркебузы?
-- Некрещеный ты лоб, чертов сват и брат! -- бранился третий. -- Экий кафтан отдать на онучи!
-- Оце добре! Да ведь что за онучи -- цареградский шелк. Гляди, что ли, татарский ты сагайдак (козел)!
И для вящего убеждения покупателя продавец совал ему под нос действительно шелковую, но уже куда не новую онучу.
-- На-ка, ощупай. Татарка так, поди, в меня и вцепилась, ни за что бы не отдала, кабы я ее не пристукнул.
Омерзение, чуть не ненависть внушали Курбскому эти одичавшие, озверевшие люди. Стоявший у прохода караульный казак, узнав молодого князя, без всякого опроса, с поклоном пропустил его внутрь стана. Бражничавшие же здесь около ближайшего костра запорожцы даже не оглянулись на подошедшего: все внимание их было поглощено рассказом одного из бражников, видимо крепко захмелевшего, старого казака. Чтобы не прерывать их удовольствия, Курбский выждал конца рассказа.
-- Ну, вот и привели меня эти ляхи к своему королю, -- продолжал рассказчик. -- "Ты, говорит, что ль, тот самый казак, что хвалился привести ко мне в полов всю татарву?" -- "Тот самый, ваше королевское величество". -- "Так поди-ка, приведи их ко мне, а уж я тебя награжу". Что тут поделаешь? Не давши слова -- крепись, а давши -- держись. Пошел я к татарве; как гаркну: "Эй вы, поганое отродье! Ступай-ка все за мной". Хвать хана их за шиворот халата, очами этак сверкнул, ногой притопнул, поволок раба Божия, а другие, как овцы за бараном, все за ханом потекли. "Пожалуйте, ваше королевское величество: вся татарва аккурат".
-- Ай да дид! Ха-ха-ха! -- загрохотали кругом слушатели. -- Ну, и чем же он тебя наградил?
-- Чем наградил! Чверткой горилки.
Тут и Курбский не мог уже удержаться от смеха.
-- Гай, гай, и ты здесь, любый княже! -- обратился к нему рассказчик-дед. -- Послушать старика тоже захотелось, аль на фортецию запорожскую взглянуть? Милости прошу к нашему шалашу, -- гость будешь.
Поблагодарив, Курбский справился, не видал ли кто из пановей его щура, Петруся Коваля. Оказалось, что видели его давеча у торговых шалашей с каким-то парубком-торговцем; в "фортецию" же к ним он глаз не казал. Для Курбского не было уже сомнений, и, понурив голову, он поплелся обратно в польский лагерь с одной мыслью: от судьбы своей не уйдешь.
Глава седьмая
ПОХОЖДЕНИЯ ПЕТРУСЯ КОВАЛЯ
Трошка со своим коробом с самого утра слонялся по лагерю от палатки к палатке, от землянки к землянке, заглядывал и в траншеи. Под конец же короткого зимнего дня, когда ему можно было скрыться незамеченным, он с пустым уже коробом собрался восвояси. Шел он этак уже с версту по изъезженной санями дороге, в сторону деревни Дубовки, когда, случайно оглянувшись, увидел догоняющего его человека.
"А ну, как ограбить хочет?! Ведь выручка-то у меня изрядная", -- мелькнуло у него в голове, и он пустился бежать со всех ног.
-- Куда тебя леший гонит! Постой же, погоди! -- раздался тут за ним задыхающийся голос.
Трошка умерил опять шаг.
-- Это ты, Петрусь? -- удивился он, узнав своего приятеля-казачка. -- А я-то уж думал... За медовой коврижкой, что ли? Да опоздал, брат: ничего-таки не осталось.
-- Коврижка коврижкой, -- отвечал Петрусь, с трудом переводя дух, -- и до завтраго погожу.
-- Так чего же тебе?
-- А проводить тебя.
-- Ври больше.
-- Зачем врать? Нам по одной дороге.
-- Да ты куда, Петрусь?
-- Туда же, куда и ты.
-- В замок?
-- В замок. Вдвоем идти все-таки веселее. Трошка опешил, но, сейчас же оправясь, запетушился:
-- Ты что ж это, Петрусь, -- предать нас полякам хочешь? Креста на тебе нет!
-- Крест на мне, слава Богу, есть, и предателем я николи не буду.
Говорил он это так искренно, с оттенком даже негодования, точно за несколько часов назад сам не высказывал такого намерения своему господину. Но слова Курбского были для него законом, и теперь он действительно возмущался предположением Трошки.
-- Так, может, ты сам нам передаться хочешь? -- продолжал допытываться Трошка.
-- Чтоб казак передался врагу? Да за эти слова побить тебя мало! -- вскричал Петрусь и наделил приятеля таким тумаком, что тот со своим коробом повалился в снег.
-- Ну, ну, ну, не буду, не тронь! -- взмолился Трошка. -- Сдуру сболтнулось.
-- То-то сдуру. Ну, вставай же, не бойся, не трону больше.
-- Да на что тебе, Петрусь, в замок? Верно, к Марье Гордеевне с ответом от твоего князя?
-- Наконец-то додумался, умная голова!
-- Зачем же тебе самому к ней, коли я могу все за тебя справить.
-- Стало, не можешь.
-- А с собой тебя, прости, мне взять никак невозможно!
-- И не нужно; я сам собой пойду: куда ты, туда и я.
-- Но я не хочу, Петрусь, слышишь: не хочу!
-- Мало ли что. И нитка тоже не хотела, да игла потянула. Добром ты от меня не отделаешься.
-- Ах ты, Господи, Боже ты мой! -- чуть не захныкал Трошка. -- Хозяин мой, Степан Маркыч, меня со света сживет: в гневе своем он никаких границ себе не знает.
-- Хозяин твой и не увидит меня: ты проведешь меня прямо к племяннице.
-- Да в горницу-то к ней ход через горницу дяди.
-- А уж это, братику, твое дело, как отвести ему глаза. Можешь вызвать ее ко мне на лестницу, что ли. А наскочишь все-таки на хозяина под сердитую руку, так сам же и казнись. Ну, да Бог не выдаст, -- свинья не съест. Что вперед загадывать? Гайда!
Бедному Трошке волей-неволей пришлось покориться. Прошли они этак еще версты полторы, а дорога все далее уклонялась в сторону от замка. Петруся взяло опять сомнение.
-- Куда ты меня ведешь, бисов сын? -- спросил он.
-- Как куда? В замок.
-- Да замок вон где, совсем, видишь, назади остался.
-- А по-твоему лучше идти так, чтобы поляки нас из траншеи углядели и перехватили? Сейчас, погоди, свернем куда нужно.
И точно, немного погодя, дорога сделала крутой поворот.
-- Ну, теперь, брат, за мной в кусты, -- сказал Трошка, -- да, смотри, не увязни.
Предостережение было не излишне: когда Петрусь, вслед за своим товарищем, прыгнул с дороги через занесенную снегом канавку в кустарник, то увяз в рыхлом снегу выше колен.
-- Зачем не слушаешься! -- укорил его Трошка. -- Не видел разве, куда я прыгнул: тут кочка. А ты прямо в яму!
-- Много увидишь в экую темень... Бодай тебя бык!.. -- ворчал Петрусь, не без труда выкарабкиваясь из своей снежной ямы.
Не будь с ним Трошки, он не раз еще, конечно, застревал бы в мелкорослом, но густом кустарнике. Трошка же, видимо, прекрасно знал окружающую местность и шел себе вперед да вперед без оглядки, описывая широкую дугу к городскому пепелищу. Вот они шагают по каким-то грядам меж раскидистых деревьев и должны поминутно наклоняться, чтобы отягченные снегом ветви не задевали их по голове.
-- А уж какие тут у нас водились яблоки, какие груши, сливы, -- эх-ма! -- с сокрушением сердца вздохнул Трошка и щелкнул языком.
-- У вас? -- с недоумением переспросил Петрусь.
-- Ну, да, ведь это же огород Степана Маркыча; а вон и дом наш.
Трошка указал на черневшие за огородом развалины.
-- Да ведь от него ничего не осталось.
-- Еще бы остаться. Горело так, что страсть! Главное-то жилье было каменное, с давних еще времен, слышь; да и то не выдержало, развалилось.
-- Так для чего ж ты завел меня сюда?
-- А вот иди-ка за мной, -- узнаешь.
Среди четырехугольника разрушенных каменных стен перед ними разверзлась глубокая яма.
-- Ага! -- догадался Петрусь. -- Подземный ход в замок?
-- Да, в тамошний запасный амбар наш; в стародавние еще времена невесть кем прорыт. Тут вот, на этом самом месте, была спальня хозяйская. Знали мы все, что под кроватью Степана Маркыча есть подъемная дверь в подполье; но чтобы из подполья был еще потайной ход, -- никому и невдомек. А как все тут выгорело, да перебрались мы на жительство в замок, Степан Маркыч и покажи мне этот самый ход, чтобы товар носить на продажу к вам в лагерь. Ну, что ж, иди за мной, да не поскользнись.