- Прошу отдать буксир, могу идти малым ходом.
На Инкерманский створ мы легли около четырех часов 13 июня. Начало светать, но плотная утренняя дымка укрывала нас от противника.
Прошли мимо плавучей батареи № 3, стоявшей около Казачьей бухты. Своим огнем батарея сбила более двух десятков фашистских самолетов, пытавшихся атаковать Севастополь с моря. Севастопольцы в шутку прозвали ее «Не тронь меня». Интересно рождение этой батареи. Еще в 1940 году в Севастополь из Николаева прибуксировали отсек - часть корпуса линейного корабля для испытания на прочность брони от воздействия торпед. Когда началась война, капитан 1 ранга Григорий Александрович Бутаков{16} обратился к Военному совету Черноморского [107] флота с предложением переоборудовать этот отсек под плавучую артиллерийскую батарею. Предложение было одобрено, и севастопольский Морзавод получил указание начать работы по чертежам Григория Александровича. На батарее установили зенитные орудия, крупнокалиберные пулеметы, прожекторы, подъемники боеприпасов, оборудовали артиллерийский погреб. С первого дня своей боевой работы батарея стала грозой для фашистских летчиков.
Через несколько месяцев мы с болью в сердце узнали, что батарея подверглась массированному налету вражеской авиации. Крупная авиабомба, пробив верхнюю палубу, взорвалась в кают-компании, вызвав сильный пожар. Из ста двадцати человек личного состава двадцать семь были убиты, а сорок три - ранены. Погиб командир батареи коммунист капитан-лейтенант Сергей Мошенский, а военком батальонный комиссар Нестор Середа был тяжело ранен.
Добившись в районе Севастополя господства в воздухе, враг усилил натиск и на суше. К этому времени он подтянул к Севастополю свыше двух тысяч орудий и минометов, доведя плотность артиллерийского огня на главных направлениях до ста - ста десяти стволов на один километр фронта.
Во время последних рейсов в Севастополь мы почувствовали, что артиллерийский огонь фашистов стал намного интенсивнее. По этому поводу бывший командующий 11-й немецкой армией Манштейн в своих воспоминаниях пишет:
«В целом во второй мировой войне немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии, как в наступлении на Севастополь».
…Подходим к боновым заграждениям. Обычно в светлое время суток гитлеровцы вели огонь по входящим и выходящим из Севастополя кораблям. При этом корабли [108] ОВРа базы ставили дымовую завесу, не давая возможности гитлеровцам вести прицельный огонь. Но на сей раз береговые батареи противника молчали. Что бы это могло означать? В последние дни дымовых шашек в Севастополе было очень мало. В первую очередь защитникам города доставляли оружие, боеприпасы, продовольствие. Для нас все же несколько шашек зажгли. Но это была слишком слабая маскировка. Хорошо, что противник не стрелял. Теплоход «Грузия», тральщики и сторожевые катера спокойно прошли боновые ворота.
Бухты Севастополя, обычно заполненные военными кораблями, судами вспомогательного флота, базовыми буксирами, рыболовными сейнерами, на этот раз выглядели пустынными.
Капитан- лейтенант Фокин получил приказание швартоваться к Минной пристани, я -к причалу холодильника, а катера еще раньше повернули в Стрелецкую бухту.
«Щит» и «Грузия» втягиваются в Южную бухту. И тут звучит доклад сигнальщика Радченко:
- Пять «юнкерсов» прямо по носу!
Самолеты уже заходят для атаки. Даю полный ход, чтобы уклониться от бомбовых ударов. А вот «Грузия» не может это сделать: огромный транспорт лишен возможности маневрировать в небольшой бухте. Позади нас гремят мощные взрывы. Оборачиваюсь назад, и острая боль пронзает грудь: массивная мачта теплохода взлетает в воздух, медленно переворачивается и падает в воду. Машинально отворачиваю рукав реглана и смотрю на циферблат: 4 часа 48 минут. Дым от авиабомб рассеивается, и уже хорошо видно, как транспорт погружается в воду. Катера снимают с теплохода воинские подразделения.
Огонь по самолетам ведут лишь артиллеристы «Щита». Становится ясно, что у зенитчиков базы иссякли боеприпасы. [109]
Швартуемся. А в воздухе появляется новая группа вражеских бомбардировщиков. Она несется прямо на нас. Неподвижный тральщик представляет для самолетов отличную цель. Но, встреченные дружным огнем зенитчиков, «юнкерсы» отворачивают в сторону. Бомбы ложатся неточно. Правда, их близкие разрывы причиняют нам немало неприятностей. Поступают доклады о том, что нарушилась центровка главного двигателя, вышло из строя несколько вспомогательных движков и нарушено рулевое управление. Осколки в некоторых местах пробили корпус тральщика. Хорошо, что не задели бутылки с зажигательной смесью. Приказываю аварийной партии во главе с боцманом Евменовым быть наготове.
Быстро выбираем остатки посеченных бомбами швартовов и переходим в Северную бухту к Угольной пристани. Сотников организует выгрузку ящиков с противотанковыми бутылками. Краснофлотцы складывают их подальше от корабля и от причальных построек. Затем достаем все наличные брезенты и пытаемся хоть как-то замаскировать тральщик. По-видимому, это нам удается: вражеские самолеты нас больше не тревожат. Однако на душе скверно. Перед глазами стоит тонущий транспорт. Мы сделали все, что могли для прикрытия «Грузии», но на тральщике не так уж много противовоздушных средств, да и база уже не смогла помочь в отражении налетов авиации противника.
В этот же день значительные потери от вражеской бомбежки понес «БТЩ-27». Получив несколько пробоин, тральщик затонул.
«Щит» пробыл в Севастополе сутки. С тяжелым сердцем смотрели мы на родной город. Он был весь в руинах. Кое-где догорали еще уцелевшие к тому времени здания.
Наши войска просто задыхались от нехватки боеприпасов. На десять вражеских снарядов они отвечали лишь одним. Против одного нашего истребителя в воздух поднимались [110] десять фашистских. Натиск противника усиливался на всем южном крыле фронта.
Уходим из Севастополя вечером 14 июня. На близлежащих холмах гремят бои. Глухо ухают разрывы снарядов и мин, почти не прекращается треск пулеметов. Линия фронта обозначается сотнями ракет в ночном небе.
Поворачиваем на фарватер. Я снова навожу бинокль на огненную дугу фронта и погруженные в темноту ночи развалины города. Губы беззвучно шепчут: «До свидания, родной Севастополь, мы вернемся сюда!»
Скоро берег скрывается за горизонтом. Мы с комиссаром присаживаемся на разножки у обвеса мостика. Разговор заходит о положении на фронтах, о героической обороне Севастополя, о быстром боевом становлении экипажа, об имеющихся еще у нас недостатках.
Мне нравятся такие наши «военные советы». Когда выпадает возможность - будь то в море или в базе, - мы с комиссаром стараемся обменяться мнениями по текущим делам, что-то подсказать друг другу, а то и просто поговорить о чем-то сугубо личном, сокровенном. Мне, молодому командиру, очень нужны такие беседы. Мнение и советы Никиты Павловича, зрелого партийного работника, обладающего большим, чем у меня, жизненным опытом, помогали принимать правильные решения, лучше видеть главное. И если я за год войны хоть сколько-нибудь вырос как командир, этим я во многом обязан Савощенко. С ним как-то легче преодолевались трудности. Во всей своей командирской деятельности я твердо опирался на надежное и верное плечо комиссара - достойного представителя партии.
Мы идем вместе с четырьмя катерами-охотниками. Переход заканчивается благополучно. Уже в Туапсе с горечью узнаем о тяжелом повреждении тральщика «Гарпун», остававшегося в Севастополе. Когда мы ушли из главной базы, «Гарпун» подвергся массированному налету [111] вражеской авиации и получил три прямых попадания. Погибли комиссар тральщика Иван Евсеевич Цыганков, дублер командира электромеханической боевой части Л. П. Воротников, краснофлотцы Г. А. Булыгин и Ф. Е. Лебедев. Многие были ранены.
Корабль получил тяжелые повреждения, но оставался на плаву. Командование ОВРа приняло решение пополнить экипаж «Гарпуна» оставшимися в живых членами команды «БТЩ-27» и увести «Гарпун» в Туапсе.