А налет продолжается. Самолеты, развернувшись, снова пикируют на корабли. С мостика хорошо видно, как небольшие бомбы ложатся в воду словно по линейке, приближаясь к тральщику. Но цепочка взрывов вдруг обрывается, не дотянув до нас с десяток метров. Возможно, это случайность? О нет! Это сыграла свою роль плотная стена огневой завесы, своевременно поставленная перед «юнкерсами» зенитчиками.
Нельзя больше стоять неподвижной мишенью у причала. И я колоколами громкого боя даю сигнал: «По местам стоять, со швартовов сниматься!» Убрана сходня, приняты концы. Манипулирую ручкой машинного телеграфа. Тральщик медленно оставляет причал и, набирая скорость, выходит на внешний рейд. Здесь, маневрируя на полных ходах, корабль уклоняется от очередных атак самолетов.
Корабельные артиллеристы и береговые батареи ведут непрерывный огонь. Неотрывно наблюдаю за «юнкерсами», чтобы не угодить под их удар. Вот они опять заходят для пикирования. Перед ними возникает густая цепочка желтых облачков. Вдруг загорается один бомбардировщик, и тут же вспыхивает другой. Оба самолета, оставляя за собой шлейфы густого черного дыма, врезаются в море.
Бомбардировка длится до самой темноты. Когда наступает затишье, получаю радиограмму из штаба базы. Наряду с доставкой в Хопи оборудования нам вместе с катером-охотником предстоит отконвоировать в Поти транспорт. Выход - в 22 часа. Возглавить конвой приказано мне. [127]
Ну что ж, все ясно, будем конвоировать. Не впервой. Возвращая радиограмму старшине радистов Федору Подмазко, замечаю, что его лицо выглядит очень усталым. У нас по штату всего лишь три радиста, а им приходится одновременно нести две самостоятельные вахты: одну - в рубке по основным каналам, другую - на мостике на ультракоротких волнах. Отдыхают они мало, но жалоб от них мы никогда не слышим.
Выясняется, что уходить в море без захода в порт не можем: не все эвакуируемые успели сесть на корабль, а у многих, уже находившихся на борту, вещи остались на причале. Входим в гавань, окутанную дымом. В порту и в городе полыхают пожары. Глаза слезятся от маслянистой нефтяной гари. В условиях светомаскировки и в сплошном дыму с большим трудом отыскиваем причал, где стояли под погрузкой. Пока принимаем на борт рабочих и их семьи, связываюсь с транспортом и морским охотником, которые включены в состав конвоя. Затем снова выходим из гавани и, заняв место впереди судна, берем курс на Поти. Морской охотник идет замыкающим.
Вся эта операция с заходом в Туапсе занимает меньше часа. И хотя экипаж был уже измотан погрузкой оборудования, многочасовым отражением атак самолетов и маневрированием, моряки безупречно выполняют свои обязанности. Я снова и снова испытываю чувство восхищения людьми корабля, их высоким боевым порывом, сознанием ответственности, возложенной на их плечи Родиной, партией, народом.
Моряки «Щита» окружают вниманием и заботой пассажиров, уступают им свои койки в кубриках и каютах, угощают ужином.
У многих из нас семьи оказались в таком же положении, а у некоторых - в районах, временно оккупированных врагом. Каждый тревожится за судьбу своих близких, живет в ожидании вестей от них. С нетерпением жду [128] писем и я. Жена эвакуирована из Серпухова в далекий уральский городок Асбест. Радуюсь каждой весточке от нее. И горжусь своей Валентиной. Пишет, что работает в женсовете при горвоенкомате, помогает эвакуированным быстрее устроиться и включиться в производительный труд. А как-то прислала даже вырезку из газеты «Асбестовский рабочий» о работе женсовета.
Письма на корабль идут со всех концов страны, и наш комиссар, секретари партийной и комсомольской организаций, активисты широко используют их в агитационно-пропагандистской работе - в политбеседах, в стенной печати.
После напряженного и тяжелого дня, пережитого в Туапсе, на тральщике постепенно устанавливается привычная походно-боевая обстановка. Ночь выдалась светлая. Наш небольшой конвой следует, прижимаясь ближе к берегу, чтобы слиться с ним для маскировки. Слева ночной горизонт образуют высокие Кавказские горы. На побережье - ни огонька, здесь теперь проходит прифронтовая полоса.
Я, как всегда в походе, на ходовом мостике. Вахтенным командиром с поля часов заступил лейтенант Сотников. Комиссар обходит боевые посты. Его голос слышен на полубаке. Никита Павлович рассказывает краснофлотцам о положении на фронтах, и прежде всего на Кавказе.
Идем средним ходом - такова максимальная скорость транспорта. Справа на поверхности моря к кораблю бежит серебристая лунная дорожка. Но эта экзотика сейчас нам ни к чему. Луна и ее дорожка могут навести на нас подводную лодку или какой-нибудь другой вражеский корабль.
Я втискиваюсь в выносной штурманский пост и вместе с лейтенантом Чуйко просматриваю прокладку на карте. Это не проверка штурмана, а анализ и уточнение [129] курса - нам обоим хочется убедиться в том, что все предусмотрено и учтено. А в Чуйко я всегда уверен. В любую минуту он может доложить место корабля в море, и еще не было случая, чтобы был допущен просчет.
Далеко за полночь меня начинает одолевать дремота. Присаживаюсь на разножку у машинного телеграфа. Но вот над морем прокатывается грохот мощного взрыва. Справа от нас милях в десяти виден большой огненный шар.
Что же это может быть? Мы знали, что мористее нашего конвоя шел транспорт «Севастополь». Неужели с ним что случилось? Принимаю решение идти к месту взрыва, оставив в охранении своего транспорта катер-охотник.
Развивая полный ход, спешим к судну. На его борту много эвакуируемых новороссийцев, а трюмы забиты авиационными моторами. Выходим к месту трагедии, но транспорта уже нет, он затонул. В воде плавают люди. Среди них есть женщины и дети.
Стопорим машины, спускаем на воду шлюпки, выбрасываем за борт спасательные средства. Люди подплывают к тральщику, и краснофлотцы, расположившись у борта попарно, ловко вытаскивают их из воды. К «Щиту» подходят шлюпки. Высадив спасенных, они снова уходят подбирать пассажиров и членов команды транспорта.
За полчаса подбираем около ста человек. Только успеваем поднять на борт одну шлюпку, как звучит тревожный доклад сигнальщика Радченко:
- След торпеды, левый борт, девяносто, идет на тральщик!
Слышу возгласы подплывших к кораблю людей:
- Капитан, торпеда!
- Торпеда!
Бросаю взгляд на водную поверхность и ясно вижу пузырчатый белесый след, приближающийся к тральщику. [130] Тут же перевожу ручку машинного телеграфа на «полный вперед». Но мотористы не успевают запустить дизели - торпеда уже под тральщиком…
Все, кто был на верхней палубе и мостике, ожидали взрыва. Я инстиктивно ухватился за поручни. Но проходит секунда, вторая, третья… Случилось просто непостижимое: след торпеды показался уже с правого борта. Смертоносная сигара прошла под килем, не коснувшись корпуса «Щита». А ведь тральщик, тяжело груженный станками, теперь сидит в воде глубже обычного. Быть может, плохо сработал гидростатический аппарат, управляющий движением торпеды по глубине? Или это была неконтактная торпеда, взрывающаяся под воздействием лишь магнитного поля корабля? Но как бы там ни было, снаряд оказался плохо подготовленным к выстрелу и беда нас миновала.
Ругаю себя за необдуманный поступок: нельзя было стопорить машины! Враг наверняка видел, что транспорт шел без охранения, и спешить уходить из района атаки ему было незачем. А я этого не учел.
«Щит» дает ход. Прибавляю скорость и командую:
- Право на борт!
Когда поворачиваем от курса градусов на шестьдесят, сигнальщик докладывает:
- По левому борту параллельно с тральщиком след торпеды.
Но «Щит» уже на ходу, и теперь можно уклоняться от торпедных ударов.