«В целях:
— сохранения единства и целостности Российской Федерации;
— вывода страны из экономического и политического кризиса;
— обеспечения государственной и общественной безопасности Российской Федерации;
— восстановления авторитета государственной власти;
— основываясь на статьях 1, 2, 5, 121—5 Конституции Российской Федерации, итогах референдума 25 апреля 1993 года, постановляю:
1. Прервать осуществление законодательной, распорядительной и контрольной функций Съездом народных депутатов Российской Федерации и Верховным Советом Российской Федерации. До начала работы нового двухпалатного парламента Российской Федерации — Федерального собрания Российской Федерации — и принятия им на себя соответствующих полномочий руководствоваться указами президента и постановлениями правительства Российской Федерации… ввести в действие „Положение о выборах депутатов Государственной думы“, разработанное народными депутатами Российской Федерации и Конституционным совещанием…
Федеральному собранию рассмотреть вопрос о выборах президента Российской Федерации…
Hазначить выборы в Государственную думу Федерального собрания Российской Федерации на 11—12 декабря 1993 года».
Он закончил словами: «Выражаю надежду, что все, кому дороги судьба России, интересы процветания и благополучия ее граждан, поймут необходимость проведения выборов в Государственную думу Федерального собрания для мирного и легитимного выхода из затянувшегося политического кризиса.
Прошу граждан России поддержать своего президента в это переломное для судьбы страны время».
ВНЕ ЗАКОНА
Что я почувствовал тогда? Смятение, радость и тревогу. Что ни говори, то, что решился сделать Б. Ельцин, было государственным переворотом, отказом от соблюдения Конституции, в которой вся власть принадлежала депутатам. Указ вел к установлению авторитарного режима.
Но ведь тот же указ установил и срок действия такого режима!
Так когда он назначил выборы? 12-го декабря? Сегодня у нас сентябрь, 21-е. Значит, выборы через 82 дня. Те выборы, которые ограничат власть узурпатора и установят разделение властных полномочий. Это возвратит нас в правовое русло. И будет возможность — с учетом радикальных перемен последних лет — выбрать тех, кому люди доверят власть законодательную!
Все это так! Но взять — и просто сломать систему, которая еще недавно считалась основой демократии? Разве не мы шли на выборы с лозунгом «Вся власть Советам!»? Да, при коммунистах это была лишь имитация народной власти, так ведь мы наполнили ее реальным содержанием! Не партийные боссы и набранные ими чиновники, а избранные народом депутаты взяли в свои руки реальную власть.
Ну а что получилось? Тысяча человек на съезде в Москве, больше половины из них — случайные, не готовые к решению сложнейших задач люди. Я вспоминал не отягощенные интеллектом рожи, среди которых лишь изредка попадались достойные лица, дешевый, безответственный популизм и невесть откуда взявшийся апломб дилетантов, наглого хама во главе Верховного Совета, засилье номенклатурных коммунистов…
А мой тесть Михаил Молоствов, который возвращался с заседаний чернее тучи, его скупые слова о том, какая злоба, какое невежество там царило? Уж если он, социал-демократ, человек безупречной честности и недюжинного ума, не выдержал и ушел оттуда — значит, делать с этим нечего. Мой опыт работы в городском совете был несколько лучше, но и он приводил к выводу о необходимости смены формата власти и новых, более осознанных выборов. (Кстати, в горсовете это понимали многие, и задача досрочных выборов уже стояла в повестке.)
Но как же все будет? Поймут ли люди? Что скажет армия, что сделают разжалованные депутаты, найдутся ли силы и разум, чтобы все обошлось без жертв?
Указ готовился в течение двух недель. Президент провел секретные переговоры со всеми силовиками, с премьером, со своими помощниками, — единственные возражения он услышал от руководителя своего аппарата С. Филатова. Министры, прочитав указ, расписались. Грачев сказал: «Давно пора!»
Ельцин предупредил силовиков о том, что, несмотря на ожидаемое сопротивление, они должны преодолеть его без крови. Позже в своей «Исповеди…» он напишет, что рассчитывал на то, что полупустое здание Верховного Совета милиция займет без труда, а протест без своего опорного пункта быстро погаснет.