6 февраля
Очень холодно и повсюду голод. Только немцы и украинские националисты ходят сытые. Люди говортя, что эта зима будет самой трудной. Кто её переживёт, тот переживёт немцев. Сегодня был на вокзале, где стоит целый венгерский эшелон. Солдаты дали мне поесть немного чечевицы и ещё две банки дали домой. Венгерские солдаты спрашивали, как с нами обращаются немцы и много ли в городе голодных людей.
Сегодня вечером на Главный вокзал трамваями Красного креста привезли много раненных и больных немцев. Все они заросшие, исхудалые, у многих из них руки и ноги в гипсе. Машинисты [25] говорят, что теперь их будет с каждым разом всё больше, потому что русские перестали отступать и начали бить. Раненных свозят без перерыва от сумерек до 4 часов утра. В эту ночь не спал, потому что всех нас, пработников НКК [26], привлекли помогать при переноске раненных на перроны вокзала. Вдвоём брали под руки раненного, а третий брал его рюкзак либо чемодам, и заносили на вокзальную лестницу – тут отдыхали минуту и поднимались на перрон.
Миколай не смог передвинуть («udz’wigna;c’») больного солдата и опустил его на землю. Один их жандармов, присутсвующих («obecnych») при транспортировке больных, ударил за это Миколая в лицо. Тогда раненный послал проклятье жандарму. Когда жандарм начал сыпать проклятьями в ответ, солдат посоветовал ему, чтобы снял с шеи жандармскую бляху и шёл на русский фронт.
Заработал в протяжение той ночи несколько килограммов хлеба, немного масла, зубной пасты и пару обуви.
9 февраля
Женщина, которая держит на Главном вокзале общественный пункт («uste;p publiczny» – непонятно, что это такое, возможно, «публичный дом» - От переводчика ) прячем у себя русского оцифера без документов и его жену. Перед нами этого не скрывает и не раз просила табака для этого офицера. Сказала мне, что скоро вывезет этих двоих к своей семье на село. В лесах недалеко от деревеньки есть партизаны, к которых офицер c женой хотят пробраться.
Сегодня украинский полицейски ударил маму за то, что хотела подать кусок хлеба еврейке, которую везли в Белжец. Когда я вернулся домой, она оборачивала руку мокрыми компрессами. Юлек сказал маме, что её когда-нибудь за это застрелят и мы не будем даже знать, где её похоронят («po?oz.a;»).
В доме чертовски холодно, если не топим печку. Мама заботится о добыче топлива, но не всегда это ей удаётся. На протяжении последних дней мне не удалось стянуть ни угля, ни дров, и в квартире было холодней, чем на улице.
11 февраля.
За тонну угля хотят злотый или серебрянные часы. Люди уже сожгли много заборов и посрезали вокруг домов декоративные деревья. Разбирают даже веранды. Железнодорожники говорят, что этой зимы немцы в России не выдержат. Раненных привозят с каждым разом всё больше, а многие из них имеют отмороженные руки, ноги, животы и лица. Их стало уже столько, что их от нас вывозят товарными поездами, в которых ставят железные печурки.
17 февраля.
Зима в этом году очень суровая и многие люди не верят, что переживут её. Полиция всё суровее обыскивает селян, привозящих продовольствие. Немцы перестали цацкаться с украинским населением, и если поймают крестьянина с мясом, то бьют его независимо от того, какой он национальности [27].
21 февраля.
Возле фабрики Рукера на Замарстынове немцы расстреляли двух молодых священников за то, что пытались провести из города в стоящий неподалёку монастырь две еврейские семьи. Тела этих священников отдали людям, которые завези трупы на кладбище в Голоско [28]. Немцы объявили, что в случаях оказания помощи евреям со стороны священников полиция будет жечь костёлы, в которых эти священники правят службу.
Вечером в том месте, где расстреляли священников, справили службу, в которой приняли участие поляки и украинцы.
28 февраля.
Сегодня опять застрелили монаха, которых под убранством заносил пищу и деньги в еврейскую часть. Шуповец сказал ему задержаться, но монах убегал, и тогда он выпустил очередь из автомата. Полиция не хотела выдать труп полякам, а только проследила («poleci?a»), чтобы евреи похоронили его на территории своего участка. С той поры полиция стреляет в каждого, кто по первому приказанию не останавливается для обыска.
1 марта
Возле самого дома НКК лежат на подстилках и спят венгерские солдаты. Они все грязные, измазанные и заросшие. Их стянули во Львов с русского фронта, где они воевали в венгерской армии против русских. Украинцы, работающие в НКК, говорят, что эти венгерские солдаты являются по происхождению евреямии и после изъятия у них оружия и обмундирования они поедут на смерть в Белжец.
7 марта
Сегодня прицепился к нам какой-то маленький мальчик и просил, чтобы мы его взяли на заработки. Мы пошли на перрон к итальянскому эшелону, который тут задержался по дороге на фронт. Солдаты ехали в товарняках, в которых були установлены железные печурки. Поскольку сегодня было трудно заработать, то Миколай и тот новый свистнули у итальсянских солдат целый набитый рюкзак. Кто-то из солдат заметил это и погнался за парнями. Отобрал у них рюкзак и собщил об этом случае в итальянскую жандармерию.
Приехали на двух машинах и сильно на нас кричали, но никого не задержали. Потом всю нашу компанию отвезли в комендатуру итальянской полевой жандармерии, которая размещается на соединении улиц Сикстуской и Леона Сапеги [29].
Не нашлось итальянца, владеющего польским, так что переводили с польского и итальянского на немецкий язык.
Следствие было очень коротким. Мы сказали итальянским солдатам, что воруем их пишу и одежду, поскольку мы голодные и нам не во что одеться. Добавили также, что наши семьи живут только с того, что мы заработаем на вокзале или таскаем из итальянских и немецких складов.
Итальянцы нам даже не сказали, что мы поступаем плохо, обворовывая итальянскую армию. Посовещались между собой, потом подофицер выпроводил на на улицу и сказал нам идти отсюда.
14 марта.
Если один входит в вагон, то второй не в состоянии одновременно вытаскивать товар из вагона и следить, не идёт ли баншуц. Для этого мы создали группу, в которй нас четверо.
Кроме товара, который можно унести домой или продать, есть и такой, который трудно забрать. На железнодорожных станциях, на боковых и пролётных ветках («na bocznych torach i na torowiskach przelotowych») стоят вагоны-цистерны с бензином. Почти через день мы сливаем бензин из цистерн. Откручиваем контрольные краны, срываем эти краны с цепочки, и бензин толстой струёй вытекает в землю. Если открутить краны в нескольких цистернах, то можно за час спустить пару тысяч литров бензина.
Лучше всех спускает бензин Брудас. Он родился и вырос возле вокзала, и о вагонах и цистернах знает всё. По несколько десятков литров этого бензина мы забираем, поскольку его можно пронести в гетто и там продать евреям. Немецкая администрация города прекратила поставку воды («pra;du») и газа в гетто, и вместе с этим, не даёт евреям ни угля, ни дров. Таким образом, евреи тайно покупают топливо. Этот бензин мешают с чем-то ещё и жгут в машинках («maszynkach» – непонятно, что это, возможно, примус - От переводчика ). В гетто можно в данный момент входить и нет стражи на границе арийской и еврейской части города. Хуже бывает, когда засады («tajniacy») ловят кого-то с товаром для гетто. Если поймаюл маленького пацана, то изобьют и отпустят, старших сажают или – если им чем-то не понравился – расстреливают.
19 марта
Сегодня вагоны-цистерны поставили недалеко от итальянской комендатуры вокзала. Мы с Брыдасом пришли под вечер, когда было ещё видно. Когда мы возились возле кранов, из-за дома вышел итальянский солдат. Времени убежать не было, а у солдата на поясе был револьвер. Мы перестали откруичвать краны, а он неспеша подошёл к нам. Потом внимательно прочитал немецкие надписи на цистерне и осмотрел краны. Потом поправил на себе ремень, кивнул нам головой и пошёл себе. Мы ждали пару минут, но никто не шёл и тихо было в доме итальянской комендатуры. Мы открутили попорядку краны в трёх цистернах. В одной цистерне мы взяли около 15 литров бензина, которое Брудас продаст сегодня в гетто.