- Кругом! - громко скомандовал офицер.
- Отворачиваться от смерти не будем! - крикнул кто-то из дружинников.
Юноши, взявшись за руки, так и стояли с поднятыми головами. Офицер взмахнул шашкой. Грянул залп. Кто-то застонал, кто-то судорожно забился, прощаясь с жизнью. Арнольд хладнокровно пристреливал тех, кто еще шевелился...
Солнце было уже высоко, когда пришли солдаты с лопатами.
- Надо было заставить их выкопать для себя яму. Господа офицеры торопятся, а нашему брату работа, - ворчали солдаты.
Когда расстрелянных стали сваливать в яму, вдруг с воющим свистом пролетел снаряд.
- Эшелон, красные!
Солдаты разбежались.
Артиллерийский обстрел усилился, послышалась частая дробь пулеметов. На станцию с грохотом ворвался бронепоезд "Ленин". Загремели разрывы гранат...
В это время контуженный в голову дружинник Сергей Назаренко, приподнявшись, осмотрелся вокруг и пополз...
Обходя фланг вражеской пехоты, моряки-десантники обнаружили расстрелянных и среди них полуживого шестнадцатилетнего Колю Ковальчука...
"Свобода или смерть!"
Белогвардейцы на станции Дымка дрались с ожесточением, то и дело переходили в контратаки. Им удалось забросать гранатами, а затем и подорвать переднюю платформу бронепоезда № 1, а пехотинцев Гулинского потеснить за семафор.
Неизвестно, чем бы закончилась эта схватка, если бы не подоспел бронепоезд "Свобода или смерть!" с тремя сотнями моряков-десантников.
Полупанов остановил свой бронепоезд за семафором, выслал вперед разведчиков, следом за ними - отряд моряков, а сам, забравшись на орудийную башню, стал рассматривать в бинокль позицию белогвардейцев. Шесть пушек и сорок пулеметов бронепоезда были наготове.
- Шрапнелью... Прицел... Огонь! - наконец протяжно скомандовал Полупанов.
Прогремел залп. Бронепоезд вздрогнул и попятился на тормозах.
Белогвардейцы выкатили на открытую позицию полевые пушки, чтобы с ближней дистанции уничтожить подбитый бронепоезд Гулинского. Полупанов заметил это и, выручая попавших в беду "братишек", открыл по батарее белых огонь прямой наводкой...
Завершила бой штыковая атака. Полупановцы внезапно ударили по белогвардейцам с фланга, и те не смогли устоять перед бесстрашными матросами в полосатых тельняшках, с развевающимися по ветру лентами бескозырок, с винтовками наперевес.
После боя и допроса Печерского мы с Просвиркиным вернулись на станцию. Здесь уже шел митинг.
- Товарищи! Обнаглевшая контрреволюция перешла в открытое наступление, она бросила нам вызов...
Полупанов стоял у ствола еще не остывшей пушки перед толпой вооруженных матросов, красноармейцев, жителей пристанционного поселка.
На его загорелом с рябинками лице чернели два пятна, шея и рука были забинтованы - ранило, когда корректировал огонь с бронепоезда.
Я протиснулся вперед и, как только Полупанов закончил речь, поднялся к нему на площадку броневагона:
- Командующий Бугульминской группой войск товарищ Ермолаев говорил тебе обо мне?
Полупанов поднес руку к уху и посмотрел на меня воспаленными глазами.
- Здесь шумно, браток, а я малость оглох - от пушек. Зайдем-ка в мой коробок! - Он взял меня за руку и повел в броневагон.
Там было сумрачно. Полупанов приоткрыл смотровой люк. Мы сели у небольшого железного столика с прикованным к нему полевым телефоном. Я предъявил удостоверение и рассказал о событиях у разъезда Шелашниково... Выслушав меня, Полупанов достал из полевой сумки карту.
- Значит, так! - размышлял он вслух. - Белочехов ты встретил в двадцати верстах от железной дороги в полдень. Сейчас что мы имеем? - он взглянул на большие карманные часы. - На моих купеческих шестнадцать. Чехи доберутся до разъезда, вероятно, только к вечеру. А мы часа через полтора, и никак не позднее, будем уже на месте!
- Не опоздаете?
- Ни в коем разе. Ведь на разъезде ты застукал глаза отряда, они и должны смотреть на двадцать верст вперед! К тому же у них переходы совершаются по всем правилам воинского устава: подъем, отвал, привал, жратва. А мне только свистнуть, и все готово к бою! Так что непременно успеем.
- Чехи на подводах, и их много. Быть может, они уже заняли разъезд.
Полупанов, подперев огромным кулаком щеку, удивленно уставился на меня.
- К военному делу тебя приставили, однако ж ты плохо разбираешься, голубок, в нашей стратегии. Что такое чешский отряд в тысячу солдат с четырьмя пушчонками? - Он облизнул пересохшие губы и сплюнул. - Только мокрое место останется. Не таких потрошили, когда немец на Украине с нами тягался. А тут? Взвод - с фланга, остальные - в обход. И амба!
- Какое же это окружение, если всего-то один взвод?
- Взвод для отвода глаз. Он отвлечет на себя врага, а триста матросов с гранатами с тыла...
Полупанов повернул ручку телефона, позвал кого-то.
- Митинг кончать, - сказал вошедшему матросу. - Отчаливаем на разъезд Шелашниково.
- Есть на разъезд Шелашниково! - повторил тот и скрылся за железной дверью.
У бронепоезда уже пели "Интернационал".
- Пора! - надевая бескозырку, сказал Полупанов. - Бывай здоров, браток! - Он снова крутанул ручку телефона и кому-то вполголоса приказал: Свистать всех по местам и полный вперед!
Я открыл тяжелую дверь и выпрыгнул из душного, раскаленного полуденным солнцем броневагона. Человек пять в тельняшках, обнявшись, сидели на орудийной башне головного вагона. Пронзительно свистнул паровоз. Будто в ответ ему запела саратовская, с бубенчиками, гармошка. Несколько голосов подхватили "Яблочко". Поезд тронулся...
* * *
К вечеру на Дымку прибыл салон-вагон командующего Бугульминской группой войск Ермолаева. Командующий тут же вызвал Гулинского, командира Петроградского отряда Волкова и уездного комиссара Просвиркина. Вместе с ними пошел и я, чтобы действовать дальше с учетом сложившейся обстановки.
Командующий выслушал командиров и стал многословно говорить о "штормах", которые бросили сухопутные "броненосцы" в пучину гражданской войны... Затем Ермолаев отпустил Просвиркина, Волкова и Гулинского.
- Я направляюсь в Шелашниково, - сказал он, когда мы остались вдвоем. Если вам туда, можете ехать со мной.
Я поблагодарил его.
- А не могли бы вы заняться ближней разведкой? - вдруг предложил он.
Я ответил, что у меня особое задание и отвлекаться на ближнюю разведку не могу. По возможности я обещал информировать командиров отрядов о добытых мною сведениях.
- Поход белых на Шелашниково, захват Дымки, диверсия у станции Туймазы - это все звенья одной цепи, - вслух размышлял Ермолаев, барабаня по столу растопыренными пальцами.
- Разъезд Шелашниково сейчас надежно прикрывает бронепоезд Полупанова! - заметил я.
- Охрана полупановцами разъезда Шелашниково - игра вслепую. Слов нет, вам повезло, встретили отряд чехов, вовремя предупредили нас. За это спасибо! Но, дорогой товарищ, вы видели скорее всего лишь головной отряд. А каковы дальнейшие намерения противника? Допустим, полупановцы разделаются с этим отрядом, а что, если за ним более значительные силы? Боюсь, как бы в Шелашникове не повторилась трагедия Дымки.
Вагон остановился. Ермолаев подошел к окну.
- Приехали.
Я встал и тоже подошел к окну. Бронепоезд "Свобода или смерть!" стоял под парами. На перроне толпились матросы, заливалась гармошка.
- Что нового? - спросил Ермолаев Полупанова, когда тот показался в дверях салона.
Полупанов сорвал с головы бескозырку и, но отвечая на вопрос Ермолаева, плюхнулся на мягкий диванчик.
- Ну и жара! Как на Украине, дышать нечем! - Спохватившись, с усмешкой глянул на Ермолаева: - По случаю благополучного прибытия приветствую вас от себя лично и от братвы. Вы спрашиваете, что слышно? Чехи еще не появлялись. Выслал ребят в разведку. Достанут "языка", а язык до Киева доведет...
- Не густо заварено, - раздраженно буркнул Ермолаев. - Приказ мой будет таков: пока обстановка не прояснится, дальше не двигаться! - И заметив, что Полупанов не слушает, добавил: - Ясно? Приеду на место, дам дальнейшие указания.