- Не шевелись! - целясь мне в голову, крикнул он. - Говори, кто подослал тебя в расположение воинских частей? Отвечай! Скажешь правду сошлем в Сибирь, будешь вилять - расстреляем здесь же, как собаку!
И он так сильно ударил кулаком по столу, что лежавшие на нем бумаги рассыпались и полетели на пол. Бледнолицый собрал их и стал рассматривать.
- По паспорту - русский, а по виду на жида смахивает, - сказал он, изучающе глядя на меня.
- А ну, покажи крест. Жиды и коммунисты, как черти ладана, боятся креста, - сказал подпоручик и сунул наган в кобуру.
Я потянул висевшую на шее серебряную цепочку и показал золотой крестик.
Офицеры осмотрели его и переглянулись.
- Ты не финти и не морочь нам голову... Отвечай прямо: кто послал тебя шпионить за воинскими эшелонами?
- Я искал поезд на Клявлино, там, в селе Старое Семенкино, живут мои родные.
Поручик вынул из моего бумажника маленькую фотокарточку.
- Ого! - засмеялся он, прочитав на обороте ее старательно выведенный ученическим почерком стишок. - Эта милая крошка до сих пор сохнет по тебе? Или... - он перебросил горящую папиросу из одного угла рта в другой и отвратительно засмеялся.
- Оскорбляя эту девушку, вы оскорбляете ее брата, такого же офицера, как и вы, господа!
- Ты это о ком? - спросил поручик.
- Я говорю о летчике Александре Дедулине. Он капитан русской авиации, получил из рук самого государя Георгиевский крест. А девушка эта - его родная сестра.
- Что? Эта красавица - сестра капитана Дедулина? - переспросил подпоручик.
- Барышня эта действительно похожа на капитана Дедулина, - всматриваясь в фотографию Ани, подтвердил бледнолицый офицер.
- Отведи его пока обратно и проверь все, - приказал подпоручик уже более мягко.
На ужин я получил кусок черного хлеба, вяленую воблу и кружку воды. Только прилег, подложив под голову вместо подушки кулак, как дверь отворилась.
- Пойдем со мной! - пригласил меня тот же бледнолицый офицер.
Теперь он уже не угрожал и молча шел по освещенному коридору вагона. В купе напротив подпоручика сидела одетая в черное платье Аня. Она бросилась ко мне, обняла и поцеловала.
Подпоручик разрешил нам уйти, но на прощанье все же сказал:
- Обязан предупредить: еще раз попадетесь при столь сомнительных обстоятельствах, пеняйте на себя! А теперь получайте свои документы - и вы свободны.
- Вместе с паспортом у меня отняли небольшую сумму денег, - осмелев, обратился я к подпоручику.
- Какие деньги? - пробормотал бледнолицый. - Была какая-то мелочь, ее отдали солдату на махорку.
- До свидания, господа! - торопливо простилась Аня и, взяв меня под руку, увлекла из вагона.
Некоторое время мы шли молча. И хотя Аня казалась спокойной, я чувствовал, как дрожат у нее руки, вздрагивают худенькие плечи. То и дело она оглядывалась на занавешенные окна вагона, куда привезли ее для очной ставки.
- Спасибо, Аня. Я обязан тебе жизнью! - тихо проговорил я, когда мы пересекли опустевший перрон и спустились по широкой деревянной лестнице на привокзальную площадь.
Но Аня только тихо всхлипывала.
Я проводил ее домой. Прощаясь, она взяла меня за руки, как делала это в школьные годы, и с тревогой в голосе проговорила:
- Слава, я обо всем догадалась. Скажи, ты не можешь бросить это опасное дело? Хочешь, уедем к папе в деревню?..
- Конечно, хочу. Но сейчас это невозможно. Когда-нибудь ты все узнаешь. А сейчас не спрашивай ни о чем. Хорошо? И успокойся. Скоро мы будем вместе. И вот еще какая у меня просьба: если в адрес твоего отца придет письмо от господина Люке или генерала Жанно, скажи ему, чтобы в своем ответе он подтвердил существование коммивояжера Михаила Дрозда. Для меня это очень важно...
- Ну, хорошо, пойдем в дом...
Отступление
Город еще спал тревожным сном, когда я покинул его, чтобы добраться к своим и рассказать о "многоэшелонном наступлении" белогвардейцев.
Я был уверен, что Просвиркин не может пройти мимо своего родного села, и пошел через Русское Добрино. На мосту посреди села навстречу мне шел крестьянин в лохматой шапке, лаптях, с топором за поясом.
- Степана Просвиркина знаешь?
- А кто его не знает? - вопросом на вопрос ответил мужик.
- Дома он?
- На селе не объявлялся, а где он ныне, должно быть, знают его баба да господь бог, - ответил бородач.
Найдя нужный дом, я объяснил хозяйке, для чего мне понадобился Просвиркин.
- Перейдешь тот ручей и поднимайся по тропе, она выведет тебя к лесу, там и найдешь его, - сказала женщина, гладя по головке прижавшегося к ней белобрысого мальчонку.
Просвиркина я обнаружил в лесу, который тянется от станции Дымка к двугорбой лысой горе.
Был тихий вечер. Деревья отбрасывали длинные причудливые тени. Но ни аромат трав и цветов, ни яркие краски летнего леса не радовали собравшихся здесь людей - на их суровых лицах лежала печать тревоги...
Увидев меня, Просвиркин встал, смахнул с брюк прилипшую листву и шагнул мне навстречу.
- Знакомить не буду. И Петровскую и других товарищей ты знаешь.
Поздоровались.
- Вот видишь, пришлось отступать вслед за красноармейцами. Но из родных мест не хочется уходить. Здесь мы знаем каждую тропинку и здесь будем бить и уже бьем! - врага по-партизански. Присаживайся и выкладывай новости, предложил Просвиркин.
Я рассказал обо всем, что видел в Бугульме. Партизаны слушали молча. Кто-то тяжело вздохнул. Катя задумчиво смотрела вдаль, и таким прекрасным было ее лицо.
Через полчаса Просвиркин поднялся.
- Ну, нам пора в путь, - проговорил он. - Пока выберемся на большак, наступит ночь.
Он свистнул. С опушки на поляну потянулась цепочка подвод. Партизаны стали рассаживаться по телегам, а тем временем Просвиркин писал записку.
- Отдай Волкову - вчера он был в Клявлино. Скажи, что ночью мы совершим налет на станцию Дымка, а теперь идем на Ериклы и Кичуй, там сколотим крестьянский полк. И тогда белые попляшут под дулами наших винтовок. Сколько кобылке ни прыгать, а быть в хомуте. Ну, бывай здоров!
Просвиркин снял бескозырку и по-медвежьи сгреб меня в объятия.
- Кто знает, что нас ждет впереди, - крепко, по-мужски пожимая мне руку, говорила Катя. - Прощай, Слава!
Расставшись с Просвиркиным, я думал о том, какая силища в этом человеке. Партизан - горстка, а он рассуждает о полке и уверен, что победа не так уже далеко.
Медленно густели теплые сумерки. Из-за горы выглянула луна.
Усталость валила с ног. Хотелось прилечь или присесть хотя бы на минуту. К счастью, по пути попался родник. Я снял рубашку, умылся по пояс ледяной водой и будто обновленный пошел дальше. Ночь была теплая и тихая. Но к утру горизонт почернел, стали сгущаться облака, луна скрылась. И хотя дорога была мне знакома, я то и дело останавливался и осматривался.
Вдруг где-то справа как будто щелкнул затвор винтовки. Я припал к земле и прислушался. Если это патруль белых со станции Дымка, подумал я, то тут документами коммивояжера не оправдаешь ночную прогулку. Всмотревшись в темноту, откуда снова послышался лязг металла, я разглядел лошадь, которая, пощипывая траву, медленно приближалась ко мне. Оказывается, она была стреножена цепью. Подождал еще немного и пошел.
За день я отмахал верст шестьдесят, смертельно устал, нервы мои были на пределе, а тут еще эта лошадь... Однако нельзя было терять времени, и я решил догонять отступившие от Бугульмы на Симбирск наши отряды, чтобы знать, как далеко расползлась белая саранча в этом районе.
И Куйбышев, и Семенов говорили мне не раз: опирайся на своих людей, особенно если ты в родных местах. Ты должен знать, кому можно довериться...
До Старого Семенкина оставалось не более пяти верст... Там живет моя мать, там мне помогут. И вскоре я уже стучался в дверь родного дома. Вот так же, бывало, стучались к нам односельчане. У всех у них была -одна просьба: "Ульяна Павловна, ради бога, помоги, баба умирает, тебя требует".