Иван Иванович по случаю победного шествия чехословацких войск на Симбирском фронте был в приподнятом настроении: улыбка не сходила с его лица, он сам искал собеседника, чтобы излить переполнявшие его чувства. И пока летучка плелась от станции к станции, пропуская на остановках резервы 1-й дивизии чехословацкого корпуса, Иван Иванович не уставал превозносить идеи партии эсеров, к которой он принадлежал, распространялся о свободе, равенстве и братстве всех народов и повторял выдумки о кознях большевиков.
- Говорю вам по чистой совести и положа руку на сердце, что завоевать власть представляется мне задачей менее трудной, нежели завоевать доверие масс. Разумеется, все политические партии России добиваются этого, но как? Лидеру меньшевиков Мартову весь мир представляется в виде газетного листка. Организовать восстание пролетариата против капиталистов, закупить хлеб в Америке, обеспечить Донбасс хлебом, а Урал - машинами - это не его дело. Убить царя, губернатора - ни боже мой! За всю свою жизнь он не разбил носа полицейскому. Меньшевики - это бухгалтера, фармацевты, приказчики, парикмахеры, часовых дел мастера, рабочие сельтерской промышленности...
Иван Иванович ругал все партии: кадеты - мошенники; анархисты грабители; народные социалисты - реакционеры; интернационалисты и максималисты - болтуны; большевики - обманщики, они тебя и за человека не считают, если ты не рабочий...
- Эсеры - вот единственные наследники героической эпохи народничества, - захлебываясь, говорил Иван Иванович. - Мы, эсеры, восприняли блеск и обаяние Перовской, Желябова, Фигнер. Наша партия обладает притягательной силой для интеллигенции, молодежи, ее история овеяна романтикой. Я знаю, что народ не любит, когда власть вымаливает у него любовь и доверие, и готов отдать ему все свои силы, пойти за него на муки и страдания! - восклицал редактор, возводя к небу глаза...
Уже лежа в постели, я старался припомнить свой вечерний разговор с Девятовым, чтобы, отбросив громкие, но лишенные содержания слова, удержать в памяти то, что казалось мне значительным. Например, превознося заслуги эсеров в развитии "демократии", Иван Иванович проговорился о том, что бывший начальник Самарского губернского жандармского управления полковник Познанский, арестованный при Временном правительстве, освобожден из тюрьмы Комучем.
Я понял, что за короткое время господства эсеров в Заволжье между Комучем и начальником штаба "народной армии" полковником Галкиным, сторонником военной диктатуры в России, образовалась солидная трещина...
Возможно, в портфеле этого редактора, подумал я, хранится нечто более важное, чем в секретном сейфе начальника штаба кадета Галкина. Кому, как не редактору "Земли и воли", партия эсеров может доверить свои политические тайны? Знает Иван Иванович много, но ведет себя достаточно осторожно.
Утром пришло сообщение, что чехословацкие части, тесня отступающие отряды Красной Армии, подходят к Симбирску.
Это известие привело Ивана Ивановича в неописуемый восторг.
- По такому случаю мы должны распить бутылку коньяку, - предложил он и, приоткрыв дверь, крикнул: - Господин фельдфебель! Подайте, пожалуйста, бутылочку коньяку из моих боеприпасов.
Я молча наблюдал за ним.
- Помните, какой коньяк пили мы у Маргариты Васильевны? И какая закусочка подавалась... - расчувствовался Иван Иванович.
Он быстро пьянел, и когда бутылка была пуста, уже не говорил, а кричал:
- Э... Да мы с вами завтра-послезавтра поужинаем в Симбирске! Теперь вопрос лишь в том, кто первый вступит в Симбирск: подполковник Каппель или капитан Степанов... Как видите, майское совещание в Челябинске дало результаты в июле: русский капитан командует чехословацким полком, а чехословацкий полковник Станислав Чечек - всеми вооруженными силами Поволжской армии!
Все эти дни только и говорили о том, что русский капитан Степанов, громя большевистские войска, все ближе подходит к Волге. Сестры милосердия сходили с ума только при упоминании имени этого капитана. Персонал летучки как губка впитывал все, чем "дышала" Волго-Бугульминская железная дорога. И скоро я узнал, что наступление через Бугульму на Симбирск ведет 1-й чехословацкий стрелковый полк имени Яна Гуса, укомплектованный но штатам военного времени - 4000 легионеров, отдельные белогвардейские батальоны усиления, бронепоезд, вспомогательный состав, оснащенный трехдюймовыми пушками, установленными на железнодорожных платформах, три батареи полевой артиллерии, одна из которых может быть снята с платформы в случае вынужденной остановки эшелона на перегоне, конные отряды, ведущие разведку впереди головного батальона полка, и подвижные заставы бокового охранения.
Позади первого полка, в эшелонах - резерв 1-й дивизии чехословацкого корпуса с приданными подразделениями отдельных белогвардейских частей казаки, ремонтный поезд, саперы. В вагоне второго класса ехала группа кадетов и священников православной церкви, муллы и агенты бывшего начальника Самарского жандармского управления полковника Познанского.
Капитан Степанов, который якобы возглавлял чехословацкий полк, был лишь ширмой, за которой прятались главари Комуча и наемники из чехословацкого корпуса "главкома" Масарика. Душители русской революции, не желая брать на себя ответственность за расстрелы рабочих и крестьян, заподозренных в сочувствии большевикам, ставили во главе некоторых воинских частей русских марионеток, и те верили, будто и правда они, а не чехословацкие кадровые офицеры командуют этими частями.
А Иван Иванович продолжал распространяться о демократии:
- Вы знаете, кто такой Станислав Чечек? Ах, не знаете... Жаль, дорогой мой. Биографии современных полководцев надо знать так же, как и подвиги Наполеона. Так вот, господин Чечек до войны был простым аптекарем, затем стал фармацевтом, а на войне - поручиком! Революция в России, и Чечек командир полка, а затем начальник 1-й гуситской дивизии. И, наконец, приказом Комуча за номером 114 от 17 июля назначен командующим Поволжской армией, которая объединяет 1-ю гуситскую дивизию чехословацкого корпуса, "народную армию" Комуча и уральское казачество. А русский генерал Шокоров командует чехословацким корпусом! Боже, как велика сила настоящей демократии. Простой аптекарь во главе фронта!
Слушая редактора, я не переставал думать о возможном падении Симбирска. Я уже знал, что заклятые враги Советской власти эсер Владимир Лебедев и монархист Каппель, став "побратимами" в борьбе против большевиков, спешно формируют из офицеров под Сызранью добровольческую воинскую часть. Но как мог в столь короткое время Каппель сколотить боевой отряд и проникнуть в район Симбирска?
- А каким образом из Сызрани, минуя Волгу, можно попасть в Симбирск? спрашиваю у Ивана Ивановича.
- Очень просто! Маневр каравалангов по правому берегу, на крестьянских подводах...
Приоткрылась дверь, к старший санитар, просунув голову в купе, обратился к редактору:
- Господин главврач просит бутылку коньяка.
- Гости, что ли, пришли?
- Так точно: полковник и штабс-капитан.
- Ишь ты, своего спиритус вини не хватило, так он за коньяком прислал. - Иван Иванович посмотрел на меня, как бы ища сочувствия. - Иного слабенького бутылкой вылечишь, а этот ведь по комплекции тот же купец. Не скоро его проймешь - пьет всю дорогу... Придется дать, - и вышел из купе.
А я смотрел на выглядывавший у него из-под подушки пузатенький портфель. Не раз привлекал он мое внимание и раньше, но редактор строго охранял его. Лишь однажды, да и то в доказательство своей правоты в каком-то возникшем между нами "невинном" споре, Иван Иванович открыл портфель, покопался в нем и извлек отпечатанный на машинке "Приказ Комитета членов Учредительного собрания № 40 от 19 июня 1918 г. о командировке В. И. Лебедева в Сызрань для упрочения власти Учредительного собрания и организации Народной армии".
Ссылаясь на другой документ, Иван Иванович сообщил мне, что еще в середине июля тот же Лебедев решил двинуться с отрядом мменьшевиков-интернационалистов из Сызрани в Пензу, чтобы захватить территории, на которых он рассчитывал мобилизовать сочувствующее Комучу население и лишить, таким образом, большевиков возможности провести мобилизацию. "Самым убедительным из моих доводов, - прочитал Иван Иванович фразу из того же документа Лебедева, - был, конечно, довод об эскпедиции заготовления государственных бумаг на станках, перевезенных из Петрограда в Пензу. Лишить большевиков станка, а следовательно и денег..."