— «Гаранд»? — спросил я.
— Да, — ответили солдаты хором.
Пуля вошла спереди, в лобную часть, срезала кусок черепа и разнесла половину мозга.
Он еще мог стонать, потому что уцелело левое полушарие.
— Делия! Переливание крови! — крикнул я лаборантке.
На самом деле я просто не хотел сразу, без подготовки, сказать правду этим людям, которые смотрели на меня так, точно от моих слов зависят их жизни. И особое опасение внушали мне два солдата, что стояли впереди и казались совершенно потерянными.
— Несите его в операционную, — говорю я сестре.
Лаборантка смотрит на меня в полном недоумении: понимает, что все бесполезно.
— Быстро, Делия, переливание крови! — Я щупаю пульс раненого, потом поднимаюсь, беру капитана под руку и увожу в коридор.
— Он умрет, доктор? — спрашивает капитан с тоской.
— Да, капитан, умрет. Я не пойму, как он стонать-то еще может. У него нет половины мозга. Я не хотел говорить при тех солдатах — у них совершенно потрясенный вид.
Капитан бледнеет, хмурится, но смотрит мне прямо в глаза. Потом отводит взгляд, вытаскивает пачку сигарет, одну дает мне, другую берет себе.
— Как жестока иногда жизнь, доктор! — наконец произносит он, на глазах у него выступают слезы. — Дорого приходится платить за то, что ты командир! Ведь именно ты должен принимать решения и отдавать приказы. — Уставившись в пол, капитан продолжает: — Если бы он засел в лесу, я бы его окружил и взял живым, хоть бы мне год пришлось ждать. Но он же стрелял в бедняков, что живут на холме возле реки. Вообще в любого, кто бы ни прошел мимо! Что сделаешь в таком положении!
Он был в отчаянии. Не хотел бы я оказаться на его месте.
— Успокойтесь, капитан. Бывают и безвыходные положения…
Вдруг с первого этажа доносится шум. Слышны голоса Сесилии и каких-то мужчин, но слов не разобрать.
Мы быстро идем к лестнице. Внизу стоит Сесилия, ее окружают человек десять солдат. Все они подавлены, и один из них держит что-то, завернутое в пальмовый лист.
— Пропустите нас, доктор, ну пропустите… — умоляет тот, что постарше чином, как показалось Сесилии.
— Раненый наверху, а вы ждите здесь.
— Нет, нам надо подняться, это нужно отдать врачу…
— Если это его личные вещи, отдайте мне, я передам…
— Нет, это доктор должен поставить на место, может, и спасет его…
Оказывается, в пальмовом листе они принесли половину мозга Ярея.
Сейчас двенадцать часов ночи. Ярей перестал дышать через пять минут после того, как его внесли в операционную. Все раненые прооперированы или перевязаны. У водителя джипа дело хуже всех — множественное ранение кишечника. Есть еще один трудный случай — ранение в легкое и в правую руку. Дежурить остались Рамос и Пера с женой, они живут в больнице. Мы работали пять часов подряд, чтобы справиться с последствиями этой «маленькой войны». Потом пошли в ресторанчик возле парка. Он уже закрывался, но, когда хозяин увидел, что мы врачи, он велел открыть и приготовить нам поесть. Тем, как мы вели себя сегодня, в городе остались довольны. Теперь воцарилась тишина и спокойствие, как всегда бывает после бурь. Небо затянуло тучами, собирается дождь.
Я плохо спал, напряжение никак не проходило. У войны безобразное лицо, думал я, ложась вечером. А это была даже не война, а просто небольшая перестрелка.
На работу мы отправились рано. Всем, кроме шофера и солдата, раненного в легкое, стало лучше. Роберто тоже полегчало, Педро, по-моему, выиграет пари у Мурона. Нога в порядке, кровообращение нормальное. Педро оставил в гипсовой повязке окно, чтобы можно было применять медикаменты.
Это был, наверное, самый грустный день в Баракоа с тех пор, как мы приехали. Небо пасмурное, и мелкий дождичек сыплет с самого рассвета.
В больнице мы постепенно узнали о подробностях вчерашней трагедии и еще больше пожалели о случившемся.
В четыре часа мы отправились на машине Педро домой, но решили сначала наведаться к «русской», так как нам сказали, что кто-то приехал из Гран-Тьерры. В гостинице Рене сообщил, что приехала Маргарита и ждет у нас дома.
По дороге домой пришлось задержаться. Тротуары главной улицы были запружены народом, слышалась траурная барабанная дробь.
Мелкий холодный дождь не переставал.
— Беднягу этого, солдатика, хоронят, — ответила на вопрос Сесилии какая-то женщина.
Впереди траурной процессии — оркестр, но все инструменты молчат, кроме барабанов. За оркестром следует катафалк с серым гробом, покрытым кубинским флагом. За катафалком идут родные, друзья и солдаты с Длинными волосами и бородами. За ними — остальные.