Новости все были хорошие, а его рассказ об Имиасе полностью подтвердил слухи о «безумии» Чоми и Лорие.
— Удивительные они люди. Всю жизнь в деревне перевернули.
То же самое говорил и мой больной.
— Они устроили пункт детского питания, организовали рыболовецкий и птицеводческий кооперативы…
Когда мы спросили о курсах паразитологии, которые они открыли, Валуерди расхохотался:
— Рассказать это невозможно. Надо видеть Чоми с бамбуковой указкой в руке и слышать, как он объясняет крестьянам, словно первоклашкам. Когда я там был, Чоми переоделся старушкой, устроился на задней скамейке и, изменив голос, отвечал на все вопросы Лорие, пока тот не догадался, в чем дело. Тут, конечно, занятиям пришел конец. У них два дощатых топчана. Днем они на них осматривают больных, а ночью спят. В любое время суток они заходят в дома и проверяют, кипятят ли хозяева воду. Право же, на это стоит посмотреть.
Валуерди приехал на вездеходе, приспособленном для горных дорог. Но он мог служить также и для перевозки больных. У машины был мощный мотор, громадные колеса. Обе оси были ведущие, а на носу установлена лебедка, на случай если эта «скорая помощь» застрянет в грязи. Выглядела она, надо признаться, довольно странно. После Баракоа Валуерди направлялся в Хамаль, в Гран-Тьерра и затем в Сантьяго. Я сказал ему, что мы с Сесилией собираемся в Гавану, и попросил подвезти нас. Он был рад подбросить нас до Сантьяго.
На следующий день мы с ним распрощались, посоветовав быть осторожным, особенно на перевале Ла-Боруга. Он пообещал заехать за нами на обратном пути.
— Алипитооо! — почти пропел из окна столовой голос моей жены. — Алипио, к нам Кайамба пришел!
И правда, в столовой у нас сидел Кайамба, человек весьма известный в Баракоа. Это негр, сильный и молодой — хотя я затрудняюсь точно определить его возраст, — с добродушной физиономией и белоснежными зубами, которые часто сверкают в улыбке, потому что Кайамба весел и доброжелателен. Он работает сварщиком в ИНРА, а главное, он бард и менестрель. С гитарой никогда не расстается. Как он попал к нам в дом, я не помню, но, едва он узнал, что я могу взять несколько аккордов на гитаре и что все мы любим музыку, он стал у нас завсегдатаем.
Иногда он пел:
в другой раз заводил новую песню:
или:
А то заводил грустную:
У него был неистощимый запас песен, болеро, романсов старинных и новых, широко-и малоизвестных.
Он рассказывал нам о Бетанкуре. По его словам, это был инженер, одно время работавший в Баракоа, а потом уехавший. Он очень хорошо играл на гитаре и пел. Однажды он спел чудесную песню, которая понравилась Кайамбе, и он попросил повторить, но Бетанкур сказал:
— Я уже забыл!
Кайамба очень удивился и на следующий раз запасся карандашом и бумагой. Он стал записывать слова, потом они пели вместе, и Кайамба перенимал аккомпанемент.
Мы в шутку советовали ему подписывать так: «Музыка и слова Бетанкура. Исполнение — Кайамбы».
Я так никогда и не узнал, существовал ли этот Бетанкур на самом деле, или же песни сочинил сам Кайамба.
Играя, он весь отдавался музыке, это было незабываемое и каждый раз новое зрелище. Однажды он внезапно остановился, уставившись на свою левую руку, — его поразило, какой сложный аккорд он умудрился взять! Вот какой парень был этот Кайамба.
Я думаю, ему нравились наши песни. И нам любил он петь, но больше всего любил смешить нас, и тогда мы смеялись до упаду.
— Привет, Кайамба, заходи, — говорю я ему, открывая дверь, и тут замечаю, что лицо у него расстроенное, а это на него совсем не похоже. — Да что с тобой?
— Здравствуй, Сеси, как поживаешь? Не спрашивай меня ни о чем, Алипито, — он никогда не называл меня полным именем, — хуже, чем сейчас, мне ни разу в жизни не было.
— А что случилось, Кайамба?
— Ну в общем, я поссорился со своей девушкой. Между нами все кончено!
— Неужели так серьезно?