— Да уж серьезней не бывает.
— Не ходи ты вокруг да около, — сказала ему Сесилия, — а расскажи все толком. Ведь у вас такая любовь была! С чего же вы вдруг поссорились?
— Это я с ней поссорился! Так и знайте!
— Ну, давай рассказывай по порядку…
— В общем, Алипито, я спел ей песню. Очень красивую. Вот послушай, в ми мажоре.
Он взял гитару, сделал несколько переборов и запел:
— Какая чудесная песня! — Сесилия была в восторге.
— Великолепно, Кайамба! Но теперь я совсем ничего не понимаю! Как вы могли поссориться из-за этой песни?
— Когда я кончил петь, она мне сказала: «Ничего, конечно… А «Рико мамбо» ты знаешь?»
Мы расхохотались.
— Она, разумеется, невпопад сказала, — наконец смогла проговорить Сесилия, — но ведь это с каждым может случиться, а ты уж слишком суров.
— Нет, Сесилия, я ее видеть больше не могу. И знаешь почему? Скажи, пожалуйста, ты видела когда-нибудь большой рефрижератор, в котором развозят мясо?
— Видела, конечно, — ответила удивленная Сесилия.
— А видела, как с крюков снимают туши? Так вот, когда я услышал эти ее слова, я понял, что она такое — безмозглая туша, только что с парой глаз! Вот всему и конец!
К нашей компании присоединились Педро с женой, и мы вместе подшучивали над любовной драмой Кайамбы.
Я его хорошо изучил, знал, что от всех бед для него лучшее лекарство — музыка, и потому сказал:
— Коли уж тебе так грустно, спой мне ту красивую песенку — «Капли любви».
Кайамба сейчас же стал настраивать гитару.
Была суббота. Как всегда, в Баракоа приехали Росельо и Манлио. Они пошли в парк за огромными бутербродами, которые там продавались с тележки с забавной надписью «Мамболетас из Маракаибо».
— Чудесно у тебя получается! — сказала жена Педро.
Тут вернулись Росельо и Манлио.
— Вот и бутерброды! А, Кайамба уже здесь!
— Как дела, друзья? — спросил Кайамба.
Он спел еще несколько песен и ушел, унося свою гитару и свои мелодии. По-моему, к этому времени он уже забыл про ссору с девушкой и обещал наведаться к нам вечером.
Часов в пять мы сидели на галерее в прохладной тени, когда увидели, как по улице Мариана Грахалеса поднимается усталый потный мулат, невысокий, полноватый, с сединой в волосах и раскосыми глазами. Это был Николас Гильен.
— Гильен! — позвал я его, вдруг набравшись храбрости.
— Добрый вечер! — Он поднял правую руку в приветственном жесте и подошел к нашей галерее.
— Как вы себя чувствуете? Я вижу, вам жарко.
Он вытащил из кармана платок, отер мокрое лицо.
— Жара действительно страшная. Но… вы меня разве знаете?
— Кто же вас не знает на Кубе! — воскликнул Росельо.
— А вы здешние, из Баракоа?
— Нет, Гильен, не здешние, — ответил я. — Я знаю вас как поэта, но примерно год назад мы были в «Бодегита-дель-Медио». И вы там были с друзьями, помню, в частности, Эстер Борху. Мы пели вместе с Пуэблой и его ребятами, и нам было очень весело. Вы читали стихи, Эстер пела, для нас это был незабываемый вечер…
— А, теперь вспоминаю! Простите, могу я попросить у вас стакан воды?
— Конечно, конечно, но, пожалуйста, зайдите, присядьте хоть на минутку…
— Нет, простите, не обижайтесь, никак не могу. Через несколько минут я должен быть в парке, там будет встреча с читателями, которую я буду проводить. — Он взял стакан и с наслаждением выпил. — Какая вкусная вода! — Затем посмотрел на остальных. — А вы откуда меня знаете?
— Я-то вас знаю по Минасу в Камагуэе, вы там родились и я тоже, — ответил Манлио.
— А я видел вас на митинге в поддержку нашей Революции в Париже, — добавил Росельо.
— Как тесен мир! — воскликнул Гильен, глядя на нас и возвращая стакан. — Минас, «Бодегита-дель-Медио», Париж, и вот все мы встретились в Баракоа…
— Может быть, еще воды? — предложила жена Педро.
— Нет, спасибо. Мне хотелось бы пригласить вас завтра на конференцию, она состоится в пять часов, я, правда, еще не знаю где, но вы можете справиться в муниципалитете.