— Вот моя комната. То есть теперь твоя, — быстро поправилась я.
Теперь мне было втайне приятно, что ты будешь спать на моей кровати. Ты впитаешь в себя мое присутствие, думала я, и потом ты привыкнешь ко мне и полюбишь меня, а мне ничего не надо для этого делать. Но ты прошел через всю комнату, открыл окно и высунулся наружу.
— Ты когда-нибудь вылезала на крышу? — спросил ты небрежно. Ты даже не стал ждать ответа, просто быстро подтянулся и исчез из вида.
Я бросилась к окну, ожидая, что ты поскользнешься на скользком карнизе, что у тебя не выдержат руки и что ты упадешь в кусты под домом, а меня будут ругать за то, что вовремя тебя не остановила.
— Ты где? — испуганно спросила я, высовываясь из окна. Я не назвала тебя по имени, постеснялась, что ли? Через какое-то время я увидела тебя на крыше, ты уселся на козырек над гаражом и смотрел на лужайку.
— А что за домом? — негромко спросил ты с крыши.
— Там лес. Но туда нельзя ходить.
— Кто сказал?
— Все говорят. Мои родители и учителя в школе.
— А почему нет?
— Один мальчик заблудился там в прошлом году, так его до сих пор не нашли.
Мальчика звали Кевин Макграф, он был на два года младше меня. Целую неделю над лесом кружили вертолеты, отряды полицейских с собаками прочесывали лес, но не обнаружили ни малейшего следа.
Похоже, эта информация тебя не напугала. Ты небрежно спросил:
— А почему на почтовых ящиках привязаны желтые ленточки?
— Это из-за заложников в Иране.
— Бьюсь об заклад, большинство американцев в жизни своей не слышали об Иране, пока им по телевизору не рассказали о заложниках, — насмешливо сказал ты, и мне сразу же стало стыдно за патриотизм моих родителей и соседей и за их невежество. — А что там такое, с правой стороны?
— Комплект качелей.
Похоже, это слово тебя позабавило. Ты повернулся ко мне лицом и впервые улыбнулся — жестко, с издевкой, как будто это я придумала дурацкое слово «комплект».
— Да, — сказал ты, — я очень скучал по холодной погоде.
Это замечание заставило меня вспомнить, что ты уже жил в Америке раньше.
— Я скучал по снегу. Ну и когда же пойдет снег?
— Не знаю. В прошлом году на Рождество выпало немного снега.
Ты влез обратно в окно, и я испугалась, что полностью разочаровала тебя своими краткими, примитивными ответами. Ты бросил взгляд в висящее на стене зеркало — твое лицо оказалось наполовину обрезано верхней рамой.
— А где здесь ванная? — спросил ты.
Ночью, лежа на диване в спальне родителей, я слушала, как отец с матерью обсуждают тебя и твою семью. Они говорили довольно громко, и я боялась, что до тебя могут долететь обрывки их разговора. Кровать, на которой ты спал, стояла как раз против того места, где поставили раскладной диван, и нас с тобой разделяла лишь тонкая стенка. Если бы я могла просунуть сквозь нее руку, то дотронулась бы до тебя. Мне хотелось помечтать о тебе, но громкий шепот мамы сбивал меня с мыслей. Твои родители произвели на нее ошеломляющее впечатление, так сильно они изменились с прошлого времени. Как это ни странно, Бомбей сделал их большими американцами, чем Кембридж, неодобрительно говорила мать, чего стоят одни их новые привычки! Она критиковала короткие волосы твоей матери, ее нынешнюю манеру носить брюки и привычку пить за едой виски. Твои родители продолжали потягивать свой «Джонни Уокер» даже после того, как ужин закончился и все перешли в гостиную. Говорила в основном мама, а отец лишь время от времени издавал односложные звуки, которые у него означали согласие. Мои родители в жизни своей не выпили ни капли алкоголя и теперь беспокоились, что им, наверное, следует сходить в винный магазин, чтобы пополнить запас «Джонни Уокера», а то при таких темпах поглощения виски этой бутылки не хватит и на два дня! Мама неодобрительно заметила, что твоя мать стала настоящей «стильной штучкой»: так мама называла бездумное потакание своим слабостям и капризам, что было совершенно чуждо моим родителям.
«По цене их билетов можно было бы провезти двенадцать человек», — ворчала мама. Ну надо же, сделать такой подарок на день рождения! Мой отец в жизни ничего не подарил маме на день рождения, он даже, наверное, вообще не помнил про него, это я всегда первого июня красивым почерком писала поздравление на открытке и заставляла его подписываться внизу. Вдруг мама зашевелилась, села на постели и принюхалась. «Кажется, пахнет дымом», — сказала она. Отец спросил, не забыла ли она выключить духовку. Мама сказала, что, конечно, она ее выключила, но все равно послала отца проверить.
— Это был дым от сигареты, — сказал отец, вернувшись в спальню и забираясь обратно в кровать. — Кто-то курил в ванной.
— О, я не знала, что доктор Чудхури курит, — пробормотала мать. — Может быть, стоит поставить пепельницы?
Утром, когда я уходила в школу, вы спали, поскольку все еще жили по индийскому времени. Ваши чемоданы стояли внизу в холле, в ванной на полочке прибавилось зубных щеток, и все-таки мне казалось, что мыслями вы еще далеко отсюда. Когда я вернулась из школы, вы продолжали спать, а за ужином (для вас он был завтраком) вы отказались от карри, ограничившись тостами и чаем. Первые несколько дней мы, хоть и жили под одной с вами крышей, практически не встречались — прямо настоящие антиподы! Вы спали, пока мы бодрствовали, и наоборот, поэтому для меня жизнь не сильно изменилась — каждое утро я выпивала свой апельсиновый сок, съедала миску кукурузных хлопьев, набивала ранец книгами и отправлялась на автобусную остановку. В школе я никому про вас не рассказала, не знала, как отвечать на неизбежно последующий вопрос одноклассников: «А кто они такие и почему живут у вас?» — «Друзья семьи», — вот единственное объяснение, что приходило мне в голову.
Но однажды я вернулась из школы и увидела, что твои родители не спят, а сидят в гостиной, положив скрещенные щиколотки на журнальный столик. Они заняли диван, на котором я обычно смотрела перед ужином любимый сериал. Мама сидела в кресле напротив, поставив на колени большую кастрюлю, и чистила картошку. Твоя мать была одета в мамино сари из искусственного шелка, фиолетовое с пунцовыми кругами разной величины. Авиакомпания наконец-то обнаружила путь следования ее потерявшегося чемодана — по ошибке его отправили в Йоханнесбург, это в Южной Африке! Помню, как я даже немного огорчилась, что нелепое сари, которое совершенно не шло моей маме, на твоей выглядело очень стильно, фиолетовый оттенок подчеркивал аристократическую бледность ее лица. Мне сказали, что ты пошел гулять, но я не стала тебя искать, вместо этого отправилась готовиться к уроку фортепьяно. Я играла на пианино часа два, или даже больше, было уже темно, когда ты вошел в гостиную. Взрослые пили чай в столовой, и ты к ним присоединился. Меня не звали, по мнению родителей, я была еще слишком мала для того, чтобы пить чай. К шести часам на столе вновь появилась бутылка «Джонни Уокера», и с тех пор так было каждый вечер, пока вы жили в нашем доме. Днем ты гулял в одном свитере, и теперь сидел за столом раскрасневшийся, с пунцовыми ушами, сверкающими от возбуждения глазами. На шее у тебя висел дорогой отцовский фотоаппарат.
— Я был в лесу, — сказал ты. — Набрел на маленький ручей.