— Нет, — улыбнулась она. — Вам, видимо, нет.
— Но кое-что мне действительно нужно, — поманил он Алекс пальцем.
Происходящее казалось ненастоящим. Но она и не подумала, что может отказаться. Она шагнула к нему и ощутила то, чего никогда ещё не испытывала с такой силой.
Желание. Плотское, страстное. Неодолимое.
Низ живота заполнило мучительное тепло. Грудь напряглась до боли в затвердевших сосках.
Она, конечно, могла списать это на холод, и могла сколько угодно себя обманывать, но правда заключалась в том, что никогда в жизни она так не хотела мужчину. Настолько, что, когда он подтянул её к себе, она и не подумала сопротивляться, оказавшись полностью в его власти.
Что бы он с ней ни сделал — она бы согласилась.
А он положил одну руку ей на шею, другую на талию, и притянул к себе.
В тот миг остатки разума её ещё не покинули, и она ещё попробовала его оттолкнуть.
— Обещаю, тебе понравится, — сминая жалкое сопротивление, он коснулся губами её шеи.
И вот теперь она точно сошла с ума. Колени задрожали. Земля поплыла из-под ног.
Его губы ласкали её кожу. Его руки стискивали её бедра, прижимая к сильному мужскому телу. Она была в огне. И сквозь гул, что стоял в голове, словно в доменной печи, Александра слышала только его шумное частое дыхание и руку, что скользнула под подол платья…
Ничего из этого, а особенно из того, что было дальше, она не хотела вспоминать.
И лучше бы ей сейчас, наверное, было сброситься с чёртова небоскрёба, чем снова встретиться с Давидом Гроссом. Но тогда она даже имени его не знала.
Она знала, что он тот, кто целует её ключицы и заставляет её тело трепетать. Тот, кто прежде, чем она успела глотнуть открытым ртом воздуха, накроет её губы своими, и его рука, смелая, уверенная, до того, как она успеет это понять, окажется у неё между ног. Его пальцы будут её ласкать и всё, на что Александра казалась себе неспособной: потерять благоразумие, воспламениться страстью, отдаться первому встречному — вдруг станет реальностью.
Его руки и его губы — всё, что в тот момент имело значение. Его горячие губы и настойчивые пальцы — всё, что составляло ось, вокруг которой вращалась земля.
Она застонала от удовольствия, он что-то прошептал в ответ. Земля набирала обороты.
Что землю сорвало с оси, Алекс поняла, только когда вдруг очнулась и поняла, что мужчина остановился и смотрит на неё сверху вниз.
— Меня давно уже трудно удивить, но у тебя получилось, — сказал он со странной интонацией, понять которую Алекс при всём желании не удалось бы. — Пойдём, — вытащил он руку из-под платья.
— Куда? — удивилась она, ещё находясь явно не в себе.
— Найдём место более подходящее, чем сырой подвал.
Тогда она очнулась и пришла в ужас.
«Господи, что я творю?» — попятилась она.
Низкий, мягкий, чуть хрипловатый от желания мужской голос приглашал её продолжить знакомство. Но она, как была босиком, рванула прочь.
Как? Почему? Что, чёрт побери, это было?
На эти вопросы Алекс не смогла себе ответить до сих пор.
Выдохнув, она отвернулась от окна и замерла…
В дверях стоял Давид Гросс.
Давно ли он здесь стоит? Открылся его кабинет беззвучно, или поглощённая своими мыслями, Александра даже не услышала?
И вид у Давида Гросса был такой, словно он видит её насквозь и читает мысли.
Он остался таким, как она запомнила — похожий на дракона, который собрался ей отобедать и выплюнуть её сбившийся набок шарфик.
— Александра Квятковская, — сказал он так, словно пробовал на вкус. Его глаза сверкнули совсем как тогда в темноте. — Закончим начатое?
Её надежды были напрасны: он её помнил.
Он ничего не забыл.
Глава 6
«А она стала ещё краше», — рассматривал Давид девушку, что стояла в его приёмной.
Он не мог точно сказать: похудела она или округлилась — бесформенное пальто скрывало фигуру, — и что именно в ней изменилось, но ей безусловно шло. Она стала старше. Перед ним точно стояла не та девчонка, какой она была два года назад.
Увы, это ничего не меняло: Давид Гросс ненавидел всех Квятковских.
Ненавидел старого подлого лиса, её отца. Наглого, самодовольного, обрюзгшего, но до сих пор считающего себя неотразимым: чем старее и безобразнее он становился, тем моложе девиц видели рядом с ним.
Презирал Квятковского младшего. Куда менее интересный, чем о себе думал, он вёл себя, словно все ему должны. Тупой, избалованный, самовлюблённый, ничего из себя не представляющий, говнюк смотрел на всех как на грязь под своими ногтями. В компании отца на должности вице-президента большую часть времени он был просто бесполезен, остальную — не приносил ничего, кроме вреда, но с чего-то думал, что с ним должны считаться лишь потому, что он Квятковский.