Для него это лишь подтвердило, что прошлый раз отец отправил её в винный погреб за тем же: прощупать почву легко ли его соблазнить. Свести с ума, очаровать, заставить потерять голову.
Но Давид скорее сдохнет, чем признает, насколько Эдуарду Квятковскому это удалось.
Тогда Давид не знал кто эта девушка. Он стоял как дурак в холодном винном погребе и пытался осознать, что она сбежала. Помахала у него перед носом десертом самым вкусным из тех, что он мог себе вообразить, и… оставила ни с чем. Он готов был землю рыть, чтобы её получить. Любой ценой. Ему была нужна только эта женщина, и никакая другая. Такого с ним никогда не случалось.
Давид любил секс. Давид практиковал секс. Регулярный, качественный, частый.
Но он приехал на устроенное Квятковским празднование не за этим. И не затем спустился в винный погреб, чтобы кого-то там неожиданно встретить. Скорее наоборот, он хотел побыть один. Ему было что вспомнить в том погребе. Он стоял, ничего хорошего от этой затеи не ожидая, когда вдруг появилась она.
Как глоток свежего воздуха. Как виденье. Как… чтоб его, наше всё!.. гений чистой красоты.
Глава 8
Её непокорные волосы выбились из причёски, и там, где намокли от пота, а вечер выдался душным, — на шее и висках, — скрутились в крутые спирали. Её макияж тоже пострадал — Давид видел на аккуратном носике чудесные маленькие веснушки.
Вся тонкая, звонкая, как балерина, с блестящими глазами и сбившимся, словно от быстрого бега дыханьем, она сразила Давида наповал, когда скинула туфли: маленькие ступни, изящные пальчики, убейте его — острые косточки, тонкие лодыжки. И окончательно лишила воли, когда застыла перед ним, испуганно приоткрыв пухлые чувственные губы.
Давид не верил в невинность в её возрасте. В восемнадцать-девятнадцать они уже знают всё.
И всё же тогда чуть не уверовал.
Её губы казались нецелованными, упругая грудь неласканной, стройные бедра не тронутые ни чьими жадными потными руками, а её вожделение таким искренним, словно она и сама от себя не ожидала, что её тело может так изнывать от желания, выгибаться навстречу мужчине, таять в его руках, дрожать и забывать обо всём.
Он и сам всё на хрен забыл, одержимый единственным желанием сорвать с неё платье и овладеть. Нет, к чёрту это грубое слово, похожее на технический термин — он хотел ею насладиться. Насладиться полностью. Каждой бьющейся венкой, выступающей косточкой, тонким пальчиком. Зацеловать, заласкать, довести до края. И взлететь вместе в ней. И где-то там на вершине блаженства разлететься на осколки, на искры, на атомы и превратиться в ничто. Ибо лучше уже никогда не будет.
Он хотел увести её за собой.
Но она вдруг вспорхнула и исчезла, как морок.
А та, что ему привиделась вместо неё, попятилась от него, как от чудовища, и убежала.
Когда Давид наконец вернулся на чёртову вечеринку, надеясь найти, разузнать кто она, ему и трудиться не пришлось.
Напыщенный мерзавец Эдуард Квятковский вышел на сцену толкнуть речь во славу своего вонючего бурбона, которым он не уставал бахвалиться, рассказывая о редких, специально выведенных сортах кукурузы, как другие гордятся породистыми жеребцами.
Рядом с ним стояли его дети: болван Ярос, высокомерный и душный, с таким выражением лица, словно имел всех в этом зале, и она — его дочь Саша. Такая же невинная, как жёлтая пресса, что немало попортила крови Давиду, окрестив Крысиным королём.
Он был потрясён. Опрокинут. Раздавлен. Он уехал с вечеринки сразу, как только смог, надеясь выкинуть Александру Квятковскую из головы, и никогда больше о ней не думать. Она дочь Эдуарда Квятковского, рождённая от него, воспитанная им, преданная ему, а значит, такая же.
Когда несколько месяцев спустя в бухгалтерских выписках «ТОР-Групп» появились расхождения в расчётах с «КВ-банком», Гросс взял на личный контроль эти счета и стал терпеливо ждать, провоцируя папенькиного сынка продолжать. И тот, как глупый карась, попался.
Собственно, то, что Александра Квятковская здесь и нервно теребит верхнюю расстёгнутую пуговичку блузки, наверное, закономерность. Она — часть планов её отца. Его оружие.
Так стоит ли из-за этого расстраиваться?
Что все продаются и все покупаются для Давида не новость. У каждого есть своя цена. Родные, близкие, друзья, женщины — в жизни Давида не было никого, кто его не предал и при удобном случае не ударил в спину. Эти уроки он усвоил давно, и больше не доверял никому, особенно женщинам.
Большинство из них интересовали только его деньги, остальным, что, возможно, искали чего-то другого, он не давал шанса сам. Его устраивали самые короткие отношения без обязательств — на один раз. Это стало его религией и его образом жизни. Что, собственно, не сильно огорчало Давида — всё остальное ему заменяла работа. Давид Гросс был законченным трудоголиком и не стеснялся признаться в этом.